Если чародей от скуки готов был бегать по потолку, то король Пенда, из одного изгнания попавший в другое, готов был бросаться на людей.
– Что же нам, придется зимовать здесь? – сердито спросил он.
Вопрос этот занимал его с того дня, как караван Доега достиг Мицпы. Фернао свое мнение о путешествии через стылую тундру выразил в первый же день в городе – купив тушку снежной куропатки, поджарив ее и сожрав, невзирая на то, что птица отдавала хвоей. Сейчас, однако, нытье бывшего фортвежского короля надоело ему не меньше, чем тогда – дикарское самомнение караванщика.
– Прыгайте, ваше величество, – бросил он, указывая на бухту, породившую городок на своих берегах. – До Сетубала вы доплывете не больше чем за месяц, если только вас не задержат альгарвейские патрули у берегов Сибиу.
Пенда не сразу осознал, что над ним издеваются: короли обычно не становятся жертвами насмешек.
– Лагоаш должен был бы отправить корабль, чтобы отвезти нас в Сетубал, а не оставлять нас здесь разлагаться заживо!
– Здесь так холодно, – напомнил Фернао, – что разлагаться мы можем еще очень долго.
– Довольно, силы горние, более чем довольно твоих жалких насмешек и глумлений! – вскричал Пенда, чем нимало не расположил чародея к себе. Двое беженцев и так с трудом переносили друг друга.
– Ваше величество, – резко бросил чародей, – лагоанскому правительству известно, что вы здесь. А вот привести корабль к здешним берегам не так просто. Позволю напомнить, что моя держава воюет с Альгарве. Напомню также – снова, поскольку в первый раз вы меня, верно, не услышали, – что Альгарве захватила Сибиу. Привести корабль в Мицпу и выбраться отсюда и в лучшие времена было непростой задачей, да вдобавок надвигается зима, и ко всем прочим трудностям прибавятся плавучие льды.
Пенда вздрогнул – как показалось Фернао, картинно. Хотя… Фортвег был северной державой с мягким северным климатом. Представить себе лед иначе как в чаше с шербетом изгнанному монарху было трудно.
– На что же похожи здешние зимы? – в ужасе прошептал Пенда.
– В точности не скажу, – ответил Фернао, – поскольку доселе в здешних краях не зимовал. Но доводилось слыхивать, что по сравнению с местными ункерлантские зимы следует почитать мягкими.
Ему показалось, что король Пенда всхлипнул про себя и тут же подавил неподобающий звук. На самом деле Фернао сочувствовал ему больше, чем готов был показать. В Фортвеге, в Елгаве, в северной части Альгарве и даже в Валмиере еще царило лето. Даже на островах Сибиу, в Лагоаше и Куусамо погода была терпимой и даже, возможно, теплой.
Здесь, в Мицпе, днем таял лед на лужах, а ночью если и намерзал, то неглубоко. Лагоанский купец-здоровяк пару дней тому назад разделся до исподнего и залез поплавать в водах Узкого моря, чтобы, выбравшись из студеной воды, обнаружить собравшуюся на берегу толпу обитателей льдов обоего пола. Зевак больше потрясло не то, что иноземец разоблачился едва не догола в стране, где туземцы кутались в шкуры до ушей, а то, что он окунулся в воду, не превратившись при этом в просоленный айсберг.
Но Пенда, как уже успел заметить Фернао, не собирался купаться в проруби.
– Ты же первостатейный чародей, – проныл фортвежский монарх, – разве не под силу тебе колдовством перенести нас через море?
– Если бы это было под силу мне, – ответил Фернао, – то и множеству других чародеев тоже. Если бы такое было под силу многим чародеям, нынешние сражения сводились бы к тому, что солдаты появлялись бы тут и там из воздуха. Я творю волшбу, а не чудеса.
Можно было догадаться, что Пенда надуется. Как большинство профанов, король не проводил различия между тем и другим. Некоторые излишне самоуверенные чародеи – тоже. Благодаря тем, кто отказывался видеть разницу, чародейство и продвинулось так далеко со времен Каунианской империи. Подавляющее большинство самоуверенных, однако, терпели неудачи в своих трудах, а порой и платили жизнями за свою дерзость.
– И что вы предлагаете нам делать в таком случае, достопочтенный чародей? – капризно поинтересовался Пенда.
Фернао вздохнул.
– Когда поделать нечего, ваше величество, остается со всеми возможными удобствами ничего не делать.
– Ха! – воскликнул Пенда. – В Патрасе мне нечего было делать, ибо там я, можно сказать, являлся пленником. Мне нечего было делать в Хешбоне, ибо в Хешбоне заняться совершенно нечем. Мне нечего делать здесь, ибо здесь делать менее чем нечего. В Сетубале я оставался бы изгнанником, да, но там, по крайней мере, я мог бы приложить усилия к освобождению родной державы. Диво ли, что я изнемогаю от тоски?