– Сядьте, – прорычал ункерлантский посол.
Хадджад, не обращая внимания, двинулся к дверям. За спиной его Ансовальд испустил раздраженный вздох.
– Лучше сядьте, ваше превосходительство, или пострадает ваша держава.
Взявшись за ручку двери, Хадджадж замер.
– Как, – бросил он через плечо, – может Ункерлант обойтись с Зувейзой хуже, чем уже случилось?
Голос его сочился ядом; он надеялся только, что Ансовальд заметит.
– Правда хотите это узнать? – поинтересовался ункерлантский посол. – Переступите порог и получите шанс выяснить.
Подобную угрозу Хадджадж не мог не принять всерьез, как бы ему ни хотелось обратного. Он неохотно обернулся к Ансовальду:
– Ну хорошо, ваше превосходительство. Слушаю вас. Перед угрозой подобного рода какой у меня остается выбор?
– А никакого, – жизнерадостно отозвался Ансовальд. – Это последствия вашей слабости. Теперь садитесь и слушайте.
Хадджадж повиновался, хотя хребет его натянулся струной, словно у оскорбленного кота. Ансовальда молчаливое негодование министра нимало не трогало. Ункерлантский посол довел жестокость и грубость до уровня настоящего искусства.
Ансовальд ткнул Хаджжаджа коротким пальцем:
– Вы не должны более встречаться с маркизом Балястро. Под угрозой войны с моей державой.
Хадджадж едва не вышел все-таки из кабинета. Подобные требования представителю суверенной державы не имел права выдвигать ни один посол. Но министр слишком хорошо изучил конунга Свеммеля. Если Хадджадж открыто проигнорирует его приказ, Свеммель решит, что у Зувейзы есть на это серьезная причина, и бросит на север армию в серых, как сланец, мундирах.
Возможно даже, что Свеммель окажется прав, хотя его посол об этом, конечно, не знает. Ансовальд откинулся на спинку кресла, с восторженным самодовольством наблюдая, как ерзает Хадджадж. Он так ловко запугивал людей именно потому, что получал от этого удовольствие.
– Без сомнения, вы не ожидаете, ваше превосходительство, – Хадджадж попытался потянуть время, – что я прерву всякое общение с алгарвейским послом. Если бы тот приказал мне поступить так в отношениях с вами, я бы, разумеется, отказался…
Ансовальд резко наклонился вперед. На грубом лице его отразились тревога и гнев.
– Он приказал вам прекратить встречи со мной?! – вопросил он. – Да как он осмелился!
То, что делал сам посол, он принимал как должное. То, что кто-то другой мог полагать так же, было возмутительным произволом. Хадджадж посмеялся бы, если б ему не хотелось расплакаться.
– Заверяю вас, это было сугубо риторическое замечание, – проговорил он.
Пришлось потратить несколько минут, приглаживая растрепанные перышки Ансовальда. Наконец, решив, что ункерлантский посол достаточно успокоился, министр продолжил:
– Я едва ли могу избегать альгарвейца на приемах и тому подобных собраниях, вы же понимаете.
– Ну конечно – подобные мероприятия не в счет, – отмахнулся Ансовальд. У Хадджаджа возникло большое сомнение, что ункерлантец проявит благоразумие хотя бы в подобной малости. Посол вновь упер палец ему в грудь: – Но когда вы с Балястро часами шушукаетесь неизвестно о чем… – Он покачал головой. – Не пойдет.
– А если он пригласит меня в альгарвейское посольство, как вы сегодня – в ваше? – поинтересовался Хадджадж, добавив про себя: «Он-то будет более вежлив, это уж точно».
– Откажите, – распорядился Ансовальд.
– Он спросит, на каком основании. Рассказать?
Ансовальд раскрыл рот – и захлопнул.
– Полагаю, ваше превосходительство, – проговорил министр, – вы начинаете понимать мои затруднения. Если мне, министру иностранных дел суверенной державы, запрещают видеться с представителем иной суверенной державы, не сочтет ли вторая держава, что запретивший виновен в оскорблении ее достоинства?
С некоторым глумливым весельем Хадджадж наблюдал, как шевелятся беззвучно губы ункерлантца. Ансовальд был медлителен, но неглуп. Пускай с запозданием, но к правильному выводу он пришел: «Альгарве сочтет, что Ункерлант оскорбил ее достоинство». Учитывая, как альгарвейцы расправились по очереди со всеми своими противниками в Дерлавайской войне, Хадджадж не хотел бы нечаянно наступить им на мозоль.
Ансовальд, судя по выражению его физиономии, – тоже. Хадджадж вежливо отвернулся, покуда ункерлантский посол откашливался, дергал себя за ухо и пытался оторвать заусенец.
– Возможно, – изрек в конце концов Ансовальд, – я слегка погорячился.
В устах зувейзина это было бы риторически-вежливое замечание. В устах ункерлантца, тем более представителя конунга Свеммеля в Бише, это было признание потрясающей искренности.