– Прекрасно сказано! – Старуха – судя по манерам, благородного сословия – снисходительно наклонила голову.
Бембо снова поклонился.
– Сударыня, надеюсь только, что мы врежем елгаванцам сильней, чем они нам. Газеты болтают, что так и есть, любой хвастун в хрустале скажет, что так и есть, но откуда нам знать?! Елгаванские газеты беспременно уверяют, что из нас уже дух вышибло!
– Вы, юноша, давно ли в жандармерии служите? – поинтересовалась старуха не без насмешки.
Бембо стало любопытно, что она нашла в его словах веселого.
– Десятый год, сударыня.
Старуха кивнул.
– Очевидно, этого хватило, чтобы сделать из вас прожженного циника.
– Благодарю, – ответил жандарм.
Старуха расхохоталась. Почему – Бембо решительно не в силах был понять.
Когда на заре Талсу бросил взгляд с гор на альгарвейскую равнину, над горящим Трикарико поднимался дым. Солдат ухмыльнулся. Офицеры уверяли, что Елгава причинила Альгарве куда больше ущерба, чем трусливые воздушные корсары врага – его родной стране.
Те же офицеры, впрочем, уверяли еще, что скоро, очень скоро армия Елгавы сорвется с горных вершин и сокрушительной лавиной пройдется по альгарвейским равнинам. В последние месяцы Шестилетней войны войска его страны уже обрушили на окрестности Трикарико погибель и разрушение, и Талсу не видел причин, почему бы не повторить это достижение снова.
Но вот почему оно до сих пор не превзойдено – он никак не мог уловить. Все соседи Альгарве равно ненавидели ее. Все, о которых стоило упоминать, вступили в войну. Их много. Альгарве одна, осажденная с востока, запада и юга. Так почему его соотечественники еще не спустились с гор и не рвутся вперед, чтобы пожать руку напирающим фортвежцам? Солдат почесал бесцветную, до прозрачности коротко стриженную в пику пышному вражескому стилю бородку. Загадка, да и только!
Внимание его отвлек пленительный аромат. Обернувшись, Талсу увидал, что слуга полковника Дзирнаву тащит в сторону командирской палатки внушительный поднос, накрытый серебряным колпаком.
– Эй, Варту, что у тебя там? – окликнул он вполголоса.
– Завтрак его светлости, что же еще? – ответил денщик.
Талсу раздраженно фыркнул.
– Я и не думал, что его ночной горшок! Я спрашиваю, чем наш сиятельный граф будет наслаждаться этим утром?
– Сколько могу судить – ничем, – отозвался Варту, закатив глаза. – А если ты имел в виду «Чем он изволит завтракать?» – так на этом подносе свежевыпеченные корзиночки с черникой, яйца-пашот с беконом на тостах с масляным соусом, зрелый сыр и канталупа с побережья. А в чайнике – это, что б ты ни думал, не ночной горшок – чай с бергамотом.
– Хватит! – Талсу вскинул руки. – Ты разбиваешь мне сердце. – В животе у него заурчало. – И желудок.
Оба разговаривали негромко: палатка полкового командира стояла в десятке шагов от них.
– Видишь, чего ты лишен из-за цвета крови? – съехидничал Варту. – За дорогую нашу Елгаву можно проливать и красную кровь, но чтобы получить такой завтрак на передовой, нужна голубая. А мне пора пошевеливаться. Если горячее остынет, а холодное нагреется, его светлость мне голову точно отгрызет…
Денщик нырнул в палатку.
– Где тебя носило, дармоеда?! – приглушенно заорал Дзирнаву. – Голодом меня уморить вздумал?
– Нижайше прошу прощения вашей светлости, – смиренно отвечал Варту, как и подобает слуге перед лицом барского гнева.
Талсу уткнулся в рукав собственного буро-зеленого мундира, чтобы не расхохотаться. Дзирнаву был пузат, как мячик. Чтобы уморить его, потребовались бы годы.
Снабдив завтраком командира, полковые кухари могли заняться кормежкой простой солдатни. Талсу пристроился в хвост очереди, состоявшей из парней в таких же навозного цвета мундирах, как его собственный. Добравшись, наконец, до котла, он протянул оловянную тарелку и деревянную кружку. Один заморенный повар вывалил на тарелку поварешку жидкой ячневой каши и бросил сероватую сардельку. Другой нацедил кислого пива в кружку.
– Мое любимое, – сообщил им Талсу, – хрен мертвеца и его моча.
– Шутник нашелся, – буркнул один из поваров, которому шутка, верно, успела приесться. – Проваливай, шутник, пока я тебе котелок на голову не напялил.
– Про хрен мертвеца у зазнобы своей спроси, – добавил второй.
– Это ты про свою жену, что ли?
Посмеявшись, Талсу устроился на большом валуне, снял с пояса нож и принялся резать на куски сардельку – жирную и почти безвкусную, если бы не начинала подванивать. Полковым пайком можно было набить живот, но и только. Талсу стало любопытно, пробовал ли хоть раз полковник Дзирнаву, чем питаются его люди. Вряд ли: когда бы Дзирнаву отведал такую сардельку, его вопли услыхали бы альгарвейцы в Трикарико.