Если пленникам нужна была еда, ее приходилось вымаливать у хозяев. Те выдавали муку, словно то было серебро, и солонину – как золото. Подобно большинству фортвежцев, Леофсиг был сложен точно кирпич, но с того дня, как он попал в плен, кирпич неуклонно превращался в черепицу.
– Им же плевать, – зло бросил он соседу после очередной скудной трапезы. – Им же на нас просто наплевать!
– Почему бы нет? – отозвался солдат с ближайшей койки, светловолосый и от рождения тощий каунианин по имени Гутаускас. – Если мы умрем с голоду, нас уже не потребуется кормить, верно?
Прозвучало это до такой степени цинично, что у Леофсига язык отнялся. Другой его сосед, здоровяк Мервит, плюнул со зла.
– Ты бы заткнулся да сдох лучше, чучело соломенное, – буркнул он. – Ежели б не вы, проклятые, нас бы на эту войну дрыном не загнали.
Гутаускас поднял бледную бровь.
– О да, без сомнения, – ответил он. Его фортвежский звучал без малейшего чуждого призвука, но с изящной точностью, более характерной для старинного наречия. – Король Пенда как именем, так и внешностью являет свое происхождение от древних кауниан.
Леофсиг хихикнул. Пенда был, подобно большинству своих подданных, смуглокож и крепко сбит. Имя у него тоже было самое обыкновенное. Мервит злобно глянул на своего противника; он, верно, был из тех людей, что в споре орудуют словесной дубиной, и не привык ощущать на своей шкуре рапиру сарказма.
– Да вокруг него кавнянские лизоблюды так и кишат! – рявкнул он наконец. – Мозги ему запудрили, вот что, покуда голова кругом не пошла! Какое королю дело, что там с Валмиерой и Елгавой сотворится? Да чтоб их альгарвейцы дотла сожгли! Туда и дорога!
– Да, лизоблюды при королевском дворе творят чудеса, – все так же сардонически отозвался Гутаускас. – Они нас всех одарили богатствами. Они принесли нам всеобщую любовь. Если бы на тебя одного приходилось десять кауниан, Мервит, ты бы понимал нас лучше. – Он примолк. – Хотя нет. Не понимал бы. Некоторые неспособны понимать самые простые вещи.
– Вот что мне понятно! – Мервит показал ему здоровенный узловатый кулак. – Что я из тебя сейчас дух вышибу!
Он шагнул к каунианину.
– Стой, твою так! – Леофсиг ухватил его за плечо. – Если затеешь драку, рыжики сбегутся!
Мервит едва не вырвался.
– Да им наплевать, хоть мы это чучело глумливое по стене размажем! Рыжики их сами на дух не переносят!
– В отношении солдат короля Мезенцио – чувство, могу заверить, вполне взаимное, – невозмутимо отозвался Гутаускас.
Леофсиг не ослаблял хватки, и Мервит постепенно отступился.
– Ты язык-то длинный укороти, ковнянин, – посоветовал он Гутаускасу, – а то в один прекрасный день вам, уродам, бошки соломенные в нашем лагере-то пооткручивают. И дружкам своим передай, коли соображалка осталась.
Он вырвал рукав из пальцев Леофсига и вышел. Гутаускас посмотрел ему вслед, потом обернулся к солдату-фортвежцу:
– А тебе могут «открутить бошку» за то, что принял нашу сторону. – Он присмотрелся к юноше, словно натурфилософ – к незнакомой букашке. – Почему? Фортвежцы редко берут нашу сторону. – Губы его скривились. – Чужаки редко берут нашу сторону.
Леофсиг открыл было рот, да так и замер, глупо отвесив челюсть. Он не особенно любил кауниан, восхищаясь по преимуществу туго обтянутыми тканью ляжками их женщин. Так что солдату пришлось поразмыслить, прежде чем он понял, почему не присоединился к Мервиту против Гутаускаса.
– Альгарвейцы, – промолвил он наконец, – всех нас взяли за глотку. Если мы начнем между собой собачиться, они только со смеху лопнут.
– Это разумно, – признал Гутаускас, поразмыслив в свою очередь. – Но ты бы удивился, узнав, как редко люди следуют велениям разума.
– Мой отец говорит то же самое, – ответил Леофсиг.
– Правда? – Каунианин снова поднял бровь. – А чем, позволь спросить, занимается твой отец, что накопил столько мудрости?
«Издевается, что ли?» – мелькнуло у солдата в голове. Да вряд ли, просто манера у них такая.
– Он счетовод. В Громхеорте.
– А! – Гутаускас кивнул. – О да! Могу представить, что, наблюдая непрестанно, на что люди тратят серебро и злато, человек способен глубоко проникнуть в суть многообразных слабостей своих ближних.
– Пожалуй, – промямлил Леофсиг, который никогда прежде об этом не задумывался.
Он ожидал, когда Гутаускас поблагодарит его за то, что остановил свару, но каунианин и не подумал благодарить. Он явно считал, что по-иному Леофсиг поступить и не мог. С каунианами соседям всегда нелегко было ужиться. Если бы с ними легко было ужиться, они уже не были бы теми каунианами, которых знал Леофсиг, и юноша подумал вдруг: а кем тогда?