Когда я проснулся в палате было темно. Под лунным светом я разглядел подключенный к руке капельник с прозрачной жидкостью, наверное, они меня таким образом кормили. Человеческого присутствия я больше не наблюдал. Бывает такое, что просыпаешься посреди ночи, вроде уставший, а заснуть не получается. Хотя, чего это я - в моем положении тяжело быть бодрым. Ходить больше не смогу, родственникам не нужен, раз ни одного звонка до сих пор не пришло. Неужели я стал им безразличен. Даже если и так, то это моя вина. Подростковые годы всегда были эгоистичными, когда мы думаем только о себе и своей принадлежности к чему либо, не замечая близких и их поддержку. Они не железные и тоже отдаляются. Раньше я искал одиночество и комнату, в которой смог бы запереться, вот - я ее нашел, но никакого спасения или счастья в этом нет. Скорее мне стало только страшней. Одиночество окутанное мраком: темнота устрашает не своими приведениями, а тем, что оставляет нас наедине с собой. Скрип двери заставил меня вздрогнуть, вошла медсестра. Но почему ночью? Я притворился спящим, но краем глаза видел какое-то жестокое хладнокровие в ее лице, она совсем не та, что заходила днем. Сменив жидкость в капельнике, она присела на соседнюю койку, сложила руки на коленях и начала ждать. Новый капельник начал быстро меня усыплять. Закрыв глаза я услышал последние ее слова - Терапия продолжается. Что она имела ввиду под этим? Меня будут дальше лечить капельниками, но от чего? Глава седьмая
Мне снился сон в котором я распадался, словно детский пазл, кусочек за кусочком улетали и терялись: за диванов, в карманах, в сердцах. Суть обычного пазла в том, чтоб его собрали, моя же была другой - теряться и ломаться. Проснулся я от жаркого зимнего солнца, которое сквозь окно нагревало одеяло. Необычайная легкость наполняла меня изнутри, но чувство утраты переменило всю энергию. Я хотел пошевелить коленями, но не смог. Теперь моих ног не было по самые бедра. Меня одолела такая паника, что я упал с кровати и безудержно кричал. Так давно я не чувствовал своих слез и никогда не знал, что потерять рассудок, но именно сейчас это и случилось. Я кричал до тех пор, пока не пришла медсестра и не вколола мне в шею успокоительное - я моментально перестал чувствовать себя в своем теле, оно отдалилось вместе с паникой и чувством утраты. Она уложила меня, теперь я был весом меньше ее. Руками я закрыл глаза и попытался проснуться, мне казалось все это самым долгим и страшным сном. Телефон, вспомнил я и попытался позвонить родителям, но трубку никто не взял. Медсестра привезла капельника и попросила меня положить руку. - Зачем ты устраиваешь истерию? Ты сейчас горюешь об утрате, но когда у тебя все было - ты этого не ценил и не замечал. Все в порядке, терапия уже прошла наполовину и в скором времени ты будешь здоров! Не устраивай больше такого цирка, хорошо? Глава восьмая. Это уже нельзя было назвать жизнью: меня кормили через трубку, как кормят людей попавших в кому, у меня нет ног и телом я не пользуюсь. Рабочими остались только самые основные функции. Вместе с организмом деградировал и рассудок. Я перестал думать о спасении, близких людях, этой ампутации. Единственным якорем для разума в этом теле было сердце, которое своими ритмами стало маяком среди этих четырёх стен. Сердцебиение я стал хорошо чувствовать спустя еще одну операцию, только по удалению рук. У меня не осталось конечностей, но кажется, что саму жизнь я потерял еще раньше, чем попал сюда. Постоянно всплывают слова медсестры: -Зачем тебе руки, если должным образом ты ими не пользовался? Все что я имел тогда использовалось в каких-то мелочных и глупых делах. Попойки, тренировки. Зачем родители дают нам жизнь, если мы ее прожигаем в личностных планах и удовольствиях, закапывающих нас. Я понял, что умер еще тогда - по пути домой. Сейчас я нахожусь в своей душе и исповедуюсь перед самим собой. Ни одной ампутации не случилось бы, используя я все данное мне в добро: необязательно к людям, но хотя бы в отношении себя. Если я действительно такой болван, то пускай хотя бы мои мысли послужат кому-то на пользу. Мне пришлось окрикнуть медсестру. Она вбежала в панике, думая, что я снова упал и впал в истерику. Увидев меня в полном спокойствие и «здравии» она аккуратно подошла и стала слушать. Разглядывая ее вновь, я думал кто же она в действительности: суровый Бог, совесть или кто-то иной, лечащий наказаниями. Это останется для меня загадкой. Я попросил ее вынуть трубку жизнеобеспечения и удалиться с обещанием никогда не входить в мою палату вновь. Соседняя койка была местом для человека, который должен поселиться в моем сердце и на перепутье миров сопровождать меня. С этой целью я тоже не справился. Куда теперь я попаду - не знаю, надеюсь там смогу ходить в туалет сам.