Звуки флейты, и виолы, и звонких клавикордов сплетались вычурным кружевом на фоне множества голосов. Сабрино довольно кивнул, направляясь к лакею за бокалом вина. Никакого вам уханья и топота. Какими бы цивилизованными ни считали себя кауниане, их музыкы полковник не выносил.
С бокалом в руке он кружил по салону и беспрестанно кланялся, отвечая то на поклоны мужчин, то на на реверансы дам. От некоторых дам он с удовольствием получил бы не только реверанс, но с этим придется подождать до конца приема; кроме того, он так и не заехал к Фронезии.
Похоже было, что Мезенцио пребывает в прекрасном расположении духа. Когда Сабрино поклонился ему, улыбка короля осталась неизменной.
— Приветствую вашу светлость, — проговорил он с отменной вежливостью. Впрочем, король был ровесником драколетчика, если не старше, — времени, чтобы научиться скрывать свои чувства под маской этикета, вполне достаточно.
— Весьма рад приветствовать ваше величество, — отозвался Сабрино с новым поклоном, — хоть пролетом и ненадолго.
— Ненадолго?
Король определял стратегию в масштабах державы; держать в памяти места службы каждого полковника и каждого крыла драконов ему было не под силу.
— Да, ваше величество, — подтвердил Сабрино. — Меня и моих ребят перебрасывают через Узкое море — поддержать янинцев в бою против Лагоаша. Если ваше величество простит мою прямоту, лучше нам было остаться на ункерлантском фронте.
— Мне уже доводилось прощать вашу прямоту, — отозвался Мезенцио с некоторой язвительностью — нет, он не забыл тот спор в Ункерланте. — Но должен заметить, что без киновари, которая поступает с Земли обитателей льдов, вашим драконам сложнее будет сражаться с кем бы то ни было.
— Киноварные рудники есть также на юге Ункерланта, — упрямо заметил Сабрино, — по другую сторону Узкого моря от полярного континента.
— И летом мы намерены захватить их, — ответил король. — Но я не выпущу из рук того, что принадлежит нам, а ради этого нам придется поддержать военной силой янинцев на южном берегу. — Он вздохнул. — Поскольку никого из наших союзников сегодня не приглашали, могу сказать искренне: такие союзники, как Янина, все равно что прикованный к ноге труп.
Любая шутка его величества становилась смешной под сенью короны, но эта показалась Сабрино и вправду забавной.
— Прекрасно, ваше величество, — промолвил он, поклонившись в очередной раз. — Мы с моими ребятами сделаем все, чтобы этот труп не протянул ноги раньше времени.
Мезенцио, в свою очередь, рассмеялся. А когда смеется король — смеются все.
Глава 16
Маршал Ратарь откусил вязкого черного хлеба и запил его глотком самогона столь мерзкого, что волосы под ушанкой пытались встать дыбом. От костра поднимался густой черный дым. Ункерлантские солдаты, с которыми маршал делил трапезу, выкопали рядом пару окопов — на случай, если дым привлечет шального альгарвейского дракона.
Ратарь отхлебнул еще немного из жестяной фляги.
— Эк! Силы горние — точно на пару лет помолодел, — промолвил он, обращаясь к солдатам в сланцево-серых шинелях. — На пользу мне идет окопная жизнь. Вот в Войну близнецов точно такой сивухой мы грелись. Выдохнешь потом — и как дракон, огнем палишь.
Мальчишки промолчали, хотя один или двое рискнули улыбнуться. За огромными звездами в петлицах никто из них не мог разглядеть в Ратаре кого-то, кроме великого маршала. Они не знали, что такое — стареть и как возраст меняет человека. Просто не успел выяснить. А Ратарь был когда-то молод и прекрасно помнил те времена.
Он осушил флягу, рыгнул и кулаком стукнул себя по готовой взорваться груди. Еще пара солдатиков ухмыльнулись. Выпитый самогон ярился и рычал между висками. Как же здорово было снова оказаться на поле боя! А очутиться подальше от Котбуса, от дворца, от конунга Свеммеля — еще приятней.
— Ну что, надерем этим альгарвейским хлыщам лощеные задницы? — грозно вопросил маршал.
— Да! — отозвались солдаты хором — не так выговорили, как прорычали яростно и зло.
— Дадим им такого пинка, что побегут из Ункерланта, из герцогства Грельцкого, поджав хвосты?!
— Да!!! — рявкнули солдаты столь же дружно.
Они тоже были немного пьяны. Требовать от ункерлантца совершенной трезвости было все равно, что требовать с петуха клятвы молчания по утрам. Но офицерам удавалось сдерживать пьянство своих подчиненных.
— Покажем мы самозваному королю Раньеро, которого Мезенцио взгромоздил на трон чужой страны, что мы скорей вздернем его — а то лучше сварим в котле живьем, — чем станем перед ним спины гнуть?
Ратарь сделал все, чтобы голос его прозвучал непринужденно, но отогнать тревогу не сумел. Кое-кто из грельцеров вполне охотно подчинился иноземному угнетателю — без сомнения, потому, что в лице конунга Свеммеля они имели угнетателя доморощенного.
Но солдаты — несколько грельцеров в том числе — вновь вскричали: «Да!» Небритые и грязные, они наступали на протяжении всей зимы, а ничто так не повышает боевой дух, как наступление.
Ратарь поискал взглядом командующего офицера — поискал и не нашел. Потом принялся выглядывать кого-нибудь с тремя медными треугольничками на нашивках. В Шестилетнюю войну сержантам доводилось командовать ротами. В безумной схватке между Свеммелем и Киотом хороший сержант стоил своего веса в золоте. Многие из тех, кто начинал военную карьеру сержантом, пошли далеко. Ратарь — дальше всех.
— Ваше имя, сержант? — потребовал маршал, обнаружив того, кого искал.
— Вимар меня звать, государь мой маршал, — ответил тот. Судя по говору, родом сержант был из какой-то грельцкой деревни.