– Да, конечно, хуже. Тебе бы каунианином родиться. – Он перешел на шепот: – Да ты и сам знаешь. Сколько людей проклинают свои золотые кудри! А сколько других проклинают их за это! – Братишка огляделся и уже почти неслышно добавил: – И кое-кто из таких вот находится здесь, рядом с нами, в нашем доме.
– Да знаю я, – отмахнулся Леофсиг. – Сидрок просто мечтает стать альгарвейцем. Да и дядя Хенгист тоже. Но ведь это же не главное. Зло не в этом.
Эалстан протестующе помотал головой:
– Дело не в этом. Совсем близко, но не в этом. Альгарвейцы сейчас на коне, вот и Сидрок хочет быть на коне тоже.
– Ну если уж он хочет быть на коне… – Леофсиг беспомощно пожал плечами – Эалстан не был в армии и потому не прошел еще полную проверку на доверие. – Что ж, ты знаешь его лучше меня и должен только радоваться за него, так я это дело понимаю.
– Большое спасибо, – подчеркнуто поклонился братишка. Но за версту было видно, что благодарности в нем ни на грош. Оба с трудом удержались от смеха, но Эалстан сумел сохранить на лице наисерьезнейшую мину. – Да я лучше ему в морду вмажу, когда он поскачет, чтобы не дать мне решать задачки отца! А дальше – плевать!
– Вот уж нет! Уверен, ты ему здорово врежешь! А если начнутся неприятности, считай, я на твоей стороне. Уж я-то сумею заставить его заткнуться!
– Может, я ему и врежу, а может, и нет. Не это главное. Главное – другое. Если когда-нибудь мне придется дать ему окорот, ты должен держаться в стороне.
Леофсиг нахмурился:
– Я что-то не понял. А для чего тогда нужны старшие братья, как не для того, чтобы защищать младших?
Эалстан облизнул губы и решительно произнес:
– Если ты дашь ему нахлобучку, он может пойти к рыжикам, и тогда ничто и никто не спасет тебя от лагеря. Я в этом, конечно не уверен. Но не уверен и в обратном.
– Ах вот как, – устало кивнул Леофсиг. – Когда подымаешь камень, под ним всегда копошатся такие белые червячки, знаешь? Чтобы со своей плотью и кровью так поступить… Но ты прав. Он на такое способен. С него станется.
Леофсиг нервно потер подбородок – его борода была уже густой и окладистой, не то что цыплячий пух Эалстана.
– Но я не хочу, чтобы он имел надо мною подобную власть. Я вообще не хочу, чтобы кто-либо имел надо мною власть!
– Я даже не знаю, что тут можно сделать, – растерялся Эалстан.
– Я уже пугал его не раз и не два, когда он начинал смотреть в ту сторону, – задумчиво продолжал Леофсиг. – Если теперь я испугаю его до смерти…
Это было уже не предположение, а руководство к действию. До того, как его призвали в армию короля Пенды, он был именно таким, каким его все вокруг считали, – рохлей, бухгалтерским сыночком. Сейчас же его сдерживало лишь одно: надо как следует все просчитать, чтобы ловушка захлопнулась вовремя. Найдя решение, он прищелкнул языком от удовольствия.
– И если теперь я испугаю его до смерти… Этот поганый червяк со всех лап помчится жаловаться своим разлюбезным рыжикам!
– Не сомневаюсь, – побелев, ответил Эалстан. – Я просто не знаю, за что хвататься. Может, самое лучшее – это сидеть тихо и не высовываться? Я ведь все время о папе думаю.
– Все будет в порядке. – Старший брат ухмыльнулся, закусив губу. – Я тоже не желаю вам беды. Да и силы горние мне помогут, надеюсь. – И, саданув себя кулаком в колено, он добавил: – Удивляюсь, почему это дядюшка меня до сих пор не предал!
– Но он никогда… Ничего такого… – Эалстан окончательно обалдел.
– Ну и что? – холодно осведомился Леофсиг. – Чаще всего опасны не те, кто болтает на всех перекрестках, а те, кто молчит.
Как и в большинстве елгаванских городов, в Скрунде древние и современные строения прекрасно соседствовали друг с другом. Так, в нескольких кварталах от рыночной площади возвышалась мраморная триумфальная арка, установленная уже на закате Каунианской империи в ознаменование победы древнего императора Гедиминаса над одним из альгарвейских племен – белситами. Надпись на арке восхваляла Гедиминаса как величайшего из живших героев и победителя непокорных племен.
Но Талсу обращал на эту арку и ее надпись не больше внимания, чем на примостившуюся рядом с ней масляную лавку. Он проходил под ней по нескольку раз в неделю с тех самых пор, как стал настолько большим, что ему разрешили уходить далеко от дома. Он так привык ней, что за все это время так и не удосужился как следует разглядеть на ней барельефы и внимательно изучить гордую надпись. Он даже не знал толком, что именно на ней написано: в его школе не преподавали классический каунианский. Как, впрочем, и в большинстве елгаванских и валмиерских школ – кому нужен мертвый язык?