Я кивнул. Федя был не согласен. Федя хотел медсестру из лекарни. А вот Андрей готов был подписаться под каждой фразой. Сам так же думал.
И если бы я был обычным девятнадцатилетним молодым человеком, то забыл бы о совете боярина уже к вечеру. Но я знал, что не забуду. И ещё не раз буду Павлу благодарен.
— Спасибо за совет.
— Спасибо скажешь, если последуешь ему! — вдруг неожиданно весело, как будто у него тумблер переключили, подмигнул мне боярин, едва в бухгалтерии открылась дверь. — Ну всё, бывай… Пошёл я.
— Куда без очереди? — возмутилась дама, уже собиравшаяся войти, когда Павел сунулся вперёд неё.
Но боярин быстро показал ей какой-то документ. И, пока она щурилась на бланк, хлопая густо накрашенными ресницами, захлопнул дверь перед её носом.
Когда я вышел из здания Тёмного приказа, на улице ещё светило летнее солнце, но стало заметно темнее. Тучи Тьмы наползали на город, погружая его в полумрак и грозя пролиться на землю ливнем. А судя по грозовому валу — и вовсе серьёзной бурей.
Надо было спешить в гостиницу: заказывать ужин, договариваться о раннем завтраке… Завтра с утра меня ждали в училище, прозванном среди меченых «Васильком». Как сказали в Тёмном приказе, там меня поселят в общежитии. Училище было закрытым учреждением, и покидать его территорию в учебные дни было запрещено.
И я подумал, что так даже лучше. Не будут моё молодое тело одолевать соблазны красивой жизни. Буду сидеть, как бирюк, в общаге и учиться. Вот как Павел сказал, каждую минуту. И стану сильным-сильным! Чтобы уважали.
В кармане завибрировал мобильник. Я достал трубку, грустно прочитал: «Мама» — и понял, что сейчас будет тяжело.
— Здравствуй! — первой холодно поздоровалась мама, едва я поднёс трубку к уху. — Я посоветовалась по твоей проблеме с Персефоной Владимировной… Она рекомендовала обратиться к одному знахарю. Говорит, он может откатить рождение и убрать чёрное сердце. Стоит дорого: почти десять тысяч за курс лечения. И не всегда помогает сразу. Но за три-четыре курса всё получится.
— Ма-а-ам! — взмолился я.
— Нет, ты послушай! У меня есть сбережения! Если справимся за пару курсов, мне денег хватит! Феденька, ты что, маму совсем не любишь? Ну давай хотя бы попробуем! Бери билеты в Ишим, Персефона Владимировна сведёт нас с знахарем. Только никому не говори! Могут вмешаться, ты же знаешь…
— Мама! — прервал я словоизлияния родительницы, устав от них больше, чем от бюрократии в двух Приказах. — Никто не может откатить Боевое Рождение. Никто, никогда, за всю историю, не смог избавиться от чёрного сердца! А тебя просто хотят на деньги развести, как лохушку…
— Что это за слово такое «лохушка»? Федя, откуда ты этого всего набираешься⁈ — возмутилась мама. — А Персефона Владимировна врать не будет! Она никогда не врёт!
— Да она-то, может, и не врёт! Это ей постоянно врут, а она верит! Забыла уже, как у неё машину отжали? Забыла, как она омолодилась так, что потом все деньги на лечение кожного заболевания отдала?
— Федя!..
— Что «Федя»⁈ Ты мне предлагаешь в самоволку отправиться? Это, кстати, дело посудное само по себе! А потом ещё и довериться какому-то прохиндею, которому ты отдашь сбережения семьи. А он что потом? Когда ничего не получится? Что? Разведёт руками и скажет: «Ну не шмогла я, не шмогла»? Серьёзно?
В трубке раздался тяжёлый вздох. И связь тут же прервалась. Я закатил глаза к грозовому небу и взмолился всемогущему Боженьке, чтобы уберёг мою маму от эпохальных глупостей, которые она готова совершить во имя своих идеалов.
Семья — это, конечно, хорошо, но как же утомительно! Особенно, когда мама удила закусит. Такая вот упрямая у меня мама.
Ко входу подкатила автобричка. Я сверил регистрационный номер с приложением в мобильном и, убедившись, что это за мной, поспешил на заднее сиденье. Дел было много, а времени мало, так что не стоило тормозить.
Надеюсь, маме в ближайшие дни ни одна из её странных знакомых с заковыристым именем — типа Наяда, Пенелопа и т.п. — больше ничего по моему случаю не предложит. А она рано или поздно смирится с тем, что её сын стал меченым, и закончит сходить с ума.
Когда бричка доехала до гостиницы, хляби небесные, наконец, разверзлись. И на землю сплошной стеной хлынул ливень. Пока я бежал от машины до двери в гостиницу — успел намокнуть, несмотря на поднятый над головой китель.