И, мне кажется, я придумал, как её решить.
В жизни бы на такое не решился, но… С моей скоростью восприятия могло и получиться.
— Сейчас ещё раз плюнет, и вы за следующую машину. А я к нему! — приказал я Малой, загоняя новый артефактный патрон на освободившееся место.
— Федя, не смей! — о чём-то догадавшись, возмутилась Мария Михайловна.
Но долго возмущаться ей была не судьба: последовал новый плевок, и я буквально оттолкнул проректора прочь. Ещё и прикрикнул на дорожку:
— Бегом!
Одним из больших плюсов Малой было то, что в опасной ситуации она не спорила, а выполняла. И правильно: весь мой расчёт строился на доверии и скорости.
Потому что вместо того, чтобы тоже убегать, я выскочил. И напрямую рванул к бурдюку.
Тот агрессивно закряхтел и, колыша складками жирного тела, начал по мне прицеливаться. А я, чтобы оказаться повыше, запрыгнул на каменное ограждение дороги. Всё согласно следующему пункту плана.
Попытка будет всего одна. А дальше либо я одержу победу, либо это будет последнее фиаско в моей жизни.
План был прост и практически невыполним.
Для того, кто видит мир с обычной скоростью.
Подобравшись чуть ли не вплотную, дождаться нового плевка. А затем прыгнуть бурдюку под ноги. И, уворачиваясь от толстых ножищ, засадить артефактную пулю в промежность. Один выстрел — один истекающий кислотой труп.
Но без подарков от своей первоосновы я бы такое не выполнил. Теперь главное было не спровоцировать бурдюка на частые и мелкие плевки. Пусть лучше так и продолжает копить слюну.
Не всё пошло по плану. Отродье, хоть и было тупым, как пробка, но что-то всё-таки соображало. И вместо одного большого плевка пустило в меня слюну веером.
— Фёдор! — услышал я крик Марии Михайловны, но отвлекаться не стал.
Бурдюк пытался поймать меня в движении, захватив как можно более широкий сектор обстрела. Вот только моему плану это не помешало.
Как только слюна вылетела изо рта бурдюка, я рванул прямо на него, в последний момент ещё и рухнув на землю, чтобы плевок прошёл выше.
Бурдюк начал заносить ближайшую ко мне ногу, но время для меня замедлилось. В этом были свои плюсы, потому что я успевал среагировать на любое движение отродья…
А были и минусы. Один большой минус. Дорожка, по которой я катился, была гравийной, и мелкие камушки уже почти добрались до моей кожи через порванную одежду…
И одно дело на адреналине получить огромную ссадину, а совсем другое — получать эту же ссадину о-о-очень-о-о-очень медленно. Мне предстояло прочувствовать весь процесс от начала и до конца. А при этом ещё увернуться от толстенной ноги бурдюка и успеть выстрелить…
Так себе перспективы. Так себе план. Но ничего другого не придумалось.
Когда тебя заплёвывают кислотой, думается вообще почему-то тяжело.
В отличие от рубашки, куртка выдержала поездку по гравию. Но всё-таки задралась, и бок, как я ни пытался его уберечь, взорвался жуткой болью. У меня на миг даже потемнело в глазах…
А когда зрение восстановилось, я уже влетал под опускающуюся ногу бурдюка.
Оттолкнувшись от неё левой рукой, я извернулся и проскочил дальше, а правую направил между ног отродья и надавил на спусковой крючок. Я даже успел заметить вылетевшую из ствола пулю…
А потом стало не до того.
Мне пришлось, продолжая скользить и придавая себе ещё большее ускорение руками, отталкиваться от следующей ноги. А потом, вылетев из-под бурдюка — переводить скольжение в кувырок.
И всё это, чтобы оказаться как можно дальше от умирающего врага.
Бурдюк взорвался, как наполненный водой воздушный шарик. Пуля сработала где-то в верхней части таза, разрывая одновременно и мозг отродья, и желудок. Кислота сплошным потоком хлынула в разные стороны. И если бы я промедлил — уже орал бы, катаясь по земле, в надежде заглушить боль от заживо растворяющегося тела.
Но я успел… Из кувырка вышел на ногах и тут же задал стрекача: чем дальше, тем лучше. Время вернулось к привычной скорости, я промчался до края дорожки и перескочил небольшую живую изгородь.
А потом повернул в сторону Марии Михайловны, заметив, как из дыма и пыли, скрывавшего дыру в стене, выскочили два вульфа.
Они были сильно потрёпаны, но по-прежнему опасны.
— Ты живой! Идиот! Федя! Что с боком, откуда кровь⁈ — вопросы Марии Михайловны, как и её оценки, были справедливы.
До того, как я пристрелил бурдюка, мой план казался мне нормальным. Но сейчас, когда я его всё-таки исполнил, стало понятно: это был не план, а изощрённый способ самоубийства. И он лишь случайно не увенчался успехом.
Три выстрела — два трупа вульфа. И только потом я позволил себе отвечать на вопросы. Хотя отвечать-то было уже не на что: Мария Михайловна, удовлетворившись тем, что высказала, копалась в своей сумочке. И, наконец, выудила из неё антисептик.