Парень распалялся всё больше, не замечая ничего и никого вокруг. А Алёна смотрела на него, беззвучно открывая рот и ошарашенно выпучив глаза.
Ну а я уже летел на них, сжимая в руке револьвер и молясь, чтобы придурка не пришлось убивать.
Я, собственно, не сомневался, кем был Павлик. Мысленно прикинув места новых убийств, трудно было не заметить, что все они не так уж далеко отсюда…
Вот он — второй убийца! Не такой, как предыдущий. Он не мог убить сразу — он распалял себя, накачивался ненавистью… Да и жертву выбрал как-то криво: свою же бывшую девушку.
И всё-таки он уже убивал. А значит, убьёт и снова.
Алёна это, кажется поняла. Она, наконец, выставила руку, сформировав простенький щит.
— Что молчишь? Что молчишь⁈ Потас-с-скуха! На!
Павлик шагнул к Алёне, занося нож, и рубанул ей по руке. Зуботычина прошла сквозь щит, как сквозь масло, почти не замедлившись. И на шубке девушки появилась ещё одна кровавая полоса. Её рука безвольно опала на снег. А Павлик зарычал, прицелился Алёне в сердце…
И не успел!
Я опередил его совсем чуть-чуть. Впрочем, если бы я не успевал — тогда бы парень поймал пулю. Мне-то, в отличие от него, долго настраиваться не надо… А удерживать прицел в ускоренном восприятии — вообще не проблема, даже на бегу.
Но я не выстрелил. Врезался в Павлика, отбрасывая его на землю — и тут же, не прекращая движения, приложил ногой в промежность. Парень отчаянно заверещал, выпустил зуботычину и попытался откатиться.
Врёшь, от меня не уйдёшь… Я навалился сверху в тот момент, когда он был лицом к земле. Коленом упёрся в основание шеи, а левую руку с ножом заломил за спину. Правда, зуботычину Павлик всё равно не спешил отпускать. А я очень пытался об неё не порезаться.
— Ф-ф-ф-фе-э-э-эдь! Де-э-э-э-эр-р-рж-ж-жи-ы-ы-ы-ы еэ-э-э-эв-в-во-о-о-о! — орал мне несущийся через площадку Бубен.
Он не стал скрываться: это было бесполезно, вот и побежал напрямик. И я бы очень хотел ему ответить, что, мол, тем и занимаюсь — держу, то есть… Но боялся, что начну бессовестно ржать от этих заторможенных переговоров. Поэтому изо всех сил сосредоточился на брыкающемся Павлике.
Тот уже не шипел, как змея, а визжал, как поросёнок, извиваясь всем телом. Вот только с рукой, заломленной за спину, особо не повырываешься. И я продолжал брать Павлика на болевой, заставляя гадёныша вжиматься лицом в заснеженный асфальт.
Две секунды спустя подскочил Бубен и, схватив парня за вторую руку, которой тот пытался упираться в землю, заломил туда же, за спину. И убийца сдался: нож с рунами наконец-то выпал, ну а мой приятель потянулся куда-то в область ширинки Павлика.
Я успел невесть что подумать, пока не понял, что Бубен расстёгивает парню ремень, чтобы вырвать его из штанов. Не Павлика, конечно, а его пояс.
— Сейчас! — протяжно рыкнул Бубен. — Держи руки! Обе!
Я артачиться не стал: схватив руки убийцы, свёл их вместе. При этом не забывал давить коленом в основание шеи. Успел даже подумать, что если парень будет так дёргаться, есть риск эту шею случайно сломать. Но и ослаблять давление было опасно: убийца мог вырваться.
Тем временем Бубен ловко свернул пояс Павлика и, сделав петлю, накинул на сведённые за спиной руки. А потом не мешкая затянул, уперевшись коленом в задницу парня.
— Давай ногу! — рявкнул он.
Я обернулся к правой ноге Павлика и потянул её на себя. Пришлось ударить кулаком в сгиб, чтобы быстрее согнуть — получилось. Ещё несколько секунд, и надёжно, но неудобно зафиксированный Павлик выл, пуская сопли, на земле. Ну а мы с Бубном кинулись к истекающей кровью Алёне.
А девушка, кажется, больше страдала не от кровотечения, хотя оно и было неслабым, а от того, что не может говорить. Показывала на свой рот, раскрывала и закрывала его, а из глаз катились ручьи слёз, размазывая тушь чёрными подтёками.
Я поспешно начал расстёгивать ей шубку, путаясь пальцами в меху, а Бубен задрал рукав.
— Царапина, но кровит, — деловито сообщил он.
— Чтоб меня!.. — выругался я, стягивая со своих рук перчатки и снова вступая в неравный бой с пуговицами на шубке.
Бубен потянулся мне помочь, и вместе мы справились с непокорной верхней одеждой. А потом задрали пушистый свитер, маечку — и оба с облегчением выдохнули. Тоже порез, и не слишком глубокий.
— Сможешь перевязать? — спросил я.
— Да с полпинка! — фыркнул Бубен. — Чем?
— Сука!.. — выдохнул я.
В машине был ящичек с набором первой помощи. Но где осталась та машина?
— Так, девонька, спокойно! — Бубен погладил Алёну по голове. — Спокойно! Слушаем меня!.. Слушаешь? И не надо плакать! Такая красивая, а вон тушь как размазало! Вдруг так не будет красиво? А ты же красивая, да!.. А голос вернётся! Обязательно!.. Федя, звони своим!.. Так, хорошая моя, я тебе сейчас скатаю маечку за нижний край, да? И ты получившийся валик прижмёшь к животу сильно-сильно. А я закрою твою ранку на руке, хорошо?