— Ладно, ей сами объясним, что и как… — кивнул Костя. — А в трактире вас видели?
— Да я там полдня просидел, почти до закрытия! — буркнул Бубен. — И с собой еду на вынос взяли. И поели в машине у остановки подземки. Всё по легенде!..
— Хорошо! — кивнул Костя. — Показания…
— Кость, когда ты в последний раз звонил, во двор вошли четыре здоровых мужика, явно бойцы! — поспешил добавить я. — Начали подходить к нам. Двое стали расходиться в стороны. Я вытащил револьвер и сказал, что если подойдут ближе, буду считать это нападением. В общем, кое-как уговорил их отступить. Но, честно говоря, согласились они подозрительно быстро…
— Так даже… — Костя задумался. — Значит, Федя! Ты едешь в училище, и если будешь за его границы выезжать — звонишь мне, понял?
— Да, — кивнул я.
— А ты, Бубен!
— Сменил хату! Никому не говорю, где живу! Всегда на связи! Вообще молодцом! — отчеканил тот, вытянувшись по стойке «смирно». — И тоже сижу дома. Даже еду заказываю с доставкой.
— Отлично! Мы поняли друг друга. Пока эта вся история не закончится — считайте, вы под мягким домашним задержанием. Это для вашей же безопасности, ясно?
— Ясно! — ответил я.
— Понятно! — подтвердил Бубен.
— Отлично! — обрадовался Костя. — Федь, с тебя показания возьму завтра. Сам в Васильки заеду. И с Бубном ты меня свяжешь тогда. Машина есть?
— Стоит почти у подземки во дворе, — ответил я.
— Далековато… Ладно, идите оба в машину и дуйте по берлогам! — приказал Костя и, развернувшись, направился к своим.
— Пошли? — предложил Бубен.
— Ага, — кивнул я.
Во второй раз через щель лезть не хотелось. Поэтому мы пошли в обход. Шли молча, хотя я чувствовал, что Бубен очень хочет что-то сказать. Да и мне хотелось высказаться. Но мы, как-то не сговариваясь, решили, что высказываться будем уже в машине.
«Тигрёнок» стоял там, где я его оставил. Сработала зрительная память. Правда, мне показалось что во дворе что-то изменилось. Я даже внимательно огляделся, но вокруг было тихо и пусто. Видимо, нервы пошаливают. Достав ключи, я открыл дверь…
И в этот момент наконец-то понял, что не так.
Когда я парковал машину, рядом были одни легковушки. И большая часть из них — основательно припорошена. А сейчас, совсем близко, торчал тёмный пикап: ещё и чистенький, почти без снега.
И такая же чистая чёрная, наглухо тонированная «Вольга».
— Бубен! — успел я привлечь внимание партнёра, который в этот момент находился с другой стороны «тигрёнка».
Ну и всё…
Нападавшие действовали быстро и очень чётко. Хлопнули двери «Вольги», громыхнула дверца пикапа. Ко мне и Бубну кинулось сразу по пять-шесть человек. Бубен попытался поставить щит, я — тоже, а заодно дёрнул из кобуры револьвер.
Последнее, что запомнил — как один из напавших бьёт металлической, замотанной в тряпку дубинкой Бубна по голове.
И тут же сам почувствовал сильный удар по затылку.
После чего провалился в глухое беспамятство.
Я приходил в себя несколько раз. Сначала — в пикапе, в котором меня и Бубна куда-то везли, а мы лежали на холодном полу. Но предпринять я ничего не успел. Ехавшие с нами люди заметили, что я пришёл в себя, и снова меня оглушили.
В следующий раз очнулся я уже в каком-то здании, когда меня волокли по земле. Руки были связаны, но для двусердого это не помеха. Однако стоило потянуться к теньке, как тащивший меня мордоворот что-то почувствовал, и я снова получил удар по голове.
В третий раз я пришёл в себя, закованный в кандалы, блокирующие теньку. Меня облили водой и поставили к деревянному столбу, обмотав верёвкой поперёк груди. Она единственная держала меня, потому что ноги эту функцию выполнять категорически отказывались.
Рядом, ко второму столбу, поставили Бубна, который тихо ругался сквозь зубы.
— Вот же дрянь! — оценил он наше положение.
— А ну тихо! — приказали ему, двинув кулаком по боку, отчего Бубен скривил недовольное лицо.
Так-то я с приятелем был согласен: наши перспективы действительно дурно пахли. Я даже думал незаметно вызвать Тёму, чтобы передать весточку Марии Михайловне или Косте, но…
Обнаружил, что ничего не выходит. Видимо, когда мою теньку блокируют кандалами, Тёма не может почувствовать, где я.
Кстати, а где я? Я начал, щуря глаза, оглядываться. И первое, что заметил — неприятного вида изогнутый клинок. Он лежал неподалёку на каменном постаменте, укрытом чёрной тканью.
Клинок покрывала рунная вязь. Разобрать, что там начертано, я не мог, поскольку ещё не знал рун. Но столбы, к которым мы с Бубном были привязаны, стояли посреди каменной чаши. И это как бы подсказывало, что ничего хорошего на клинке, однозначно, не написано.