— Это сукин Ёлкин! — прогундосила Дуня, зажимая разбитый нос. — Нашёл всё-таки!..
— Видите, Фёдор Андреевич? Стоило вам решить помочь Евдокии Сергеевне, а мне посадить вас в машину, и впервые за пятьдесят лет на меня направили автомат. Вот прямо даже среди бела дня! — восхитился Иванов.
— Скорее, серого утра, Иван Иванович, — поправил я. — Но понимаю и разделяю ваше удивление.
— Ну что же! Надо пообщаться с этими настойчивыми молодыми людьми! — радостно сказал Иванов, и стекло водительской двери начало опускаться.
Следователь Парамон Ёлкин вальяжно облокотился на край окна и, заглянув в салон, уверенно заявил:
— Ваш бродь! У вас в машине находится Евдокия Мраморная! Она сбежала, нарушив договор с управленцами подмостков. Так что прошу вас, не мешайте задержанию. Евдокию следует доставить обратно во Владимир.
— Это, конечно, прекрасно, — согласился Иванов. — Но как же так получилось, что живому человеку уехать уже никуда нельзя? Разве же это не…
Он прищурился, щёлкнув каким-то рычажком на приборной панели. Причём сделал это так незаметно, что я увидел лишь благодаря ракурсу.
— … Это же рабство, сударь! — закончил Иванов. — Или насильное удержание поданного Русского государя!
— А вам какое дело, ваше благородие? — скорчил уставшую мину Ёлкин. — Всё по закону… Я забираю Евдокию.
— И вы хотите сказать, что власти вам такое разрешили? — удивился Иванов.
— Слушайте… Ваше благородие! Я следователь Полицейского Приказа! — разозлился Ёлкин. — Я представитель власти!
— Допустим, — кивнул Иванов.
— А раз я провожу задержание, значит, власти такое разрешают! — рявкнул в окно Парамон.
— И государь, стало быть, не против? — снова удивился Иванов.
В этот момент двое парней с автоматами начали почему-то пятиться. Они увидели что-то на радиаторной решётке автомобиля, и это что-то до смерти их напугало.
— Ну раз я представитель власти, ваше благородие, то, стало быть, и он разрешает! — огрызнулся Ёлкин, не замечавший странного поведения помощников.
В следующий момент рука Иванова выстрелила не хуже пистолетной пули, переместившись с руля на воротник Ёлкина и втягивая знаменитого следователя в салон.
— Да ты охренел такое нести-то, Парамон? — спросил Иван Иванович уже совсем другим тоном.
— Да как вы!.. Как вы смеете!.. Нельзя двусердым трогать обычного! — возмутился Ёлкин, пытаясь вырваться.
— Совсем-совсем нельзя? — с интонацией очень спокойного удава уточнил Иванов. — Без исключений?
— Каторга за такое! Парни!.. — Ёлкин, наконец, вспомнил про своих помощников. — Нарушается закон! Стреляйте! Я разрешаю!
— Да пошёл ты, придурок!.. — выплюнул один из помощников, бросив на землю автомат. — Я на такое не подписывался…
— Давай, Ёлкин, удаче на каторге! — кивнул второй, тоже бросив оружие, и повернулся к Иванову. — Извиняйте, пожалуйста! Мы, ваше благородие, не при делах!
— Я сам разберусь, при делах вы или нет, — отрезал Иван Иванович. — А пока свободны.
— Отпусти! Не имеешь права! — возмутился Ёлкин, по-прежнему делая попытки вырваться.
А Иванов небрежным движением запустил правую руку в карман пиджака и, вытащив металлический ярлык, сунул его под нос прославенному следователю.
И пока тот хлопал глазами, с должной печалью в голосе сообщил:
— Слово и дело, Парамон… Наговорил ты себе лет на двадцать… А то и на тридцать.
А когда за опущенным стеклом раздался звук испорченного воздуха, Иванов не удержался и добавил:
— Ещё и напердел на всю улицу… Негодник!
Ещё пять минут мы выслушивали оправдания, извинения, мольбы о пощаде… И просто бессвязный поток рыданий здорового и совсем ещё недавно уверенного в себе мужчины. Дуню эта картина радовала так, что девушка улыбалась от уха до уха. А вот мне было противно. Ну а Иванов, похоже, эмоции умел выключать по щелчку пальцев. Если он, конечно, вообще их испытывал.
Во всяком случае, казалось, что истерику Парамона матёрый опричник даже не слышит. Просто сидит и ждёт, когда подъедут свои, чтобы забрать Ёлкина.
— Я надеялась, дед так же всё решит… Чтоб фьють!.. И все враги сопли по лицу размазывают… — грустно вздохнула Дуня, когда рыдающий Парамон в наручниках отбыл, а мы снова тронулись.
— А есть основания, Евдокия Сергеевна? — поинтересовался Иванов. — Мы ведь опричники… Нам вмешиваться не с руки, если дело не государственной важности.
— Не знаю… Но обычно ваших родственников не трогают… — вздохнула девушка. — Уж точно не так нагло, как меня в оборот взяли…
— Увы, долг платежом красен. А долги вашей семьи — это долги вашей семьи. Но вот так, как Парамон, задерживать подданных Русского царя посреди улицы… Без суда и оснований… В общем, от Ёлкина я вас пока избавил — действуйте! Однако спешу вас предупредить: вы ухватились за самый ствол вихря, что закручивается вокруг Фёдора Андреевича. Так что спокойной жизни у вас не будет.