Мы поднимались всё выше и выше, а потом вдруг корзину дёрнуло. Это натянулся удерживающий её канат. Приставив револьвер к натянутой верёвке, я выстрелил дважды. Волокна лопнули, и шар, наконец-то получивший свободу, понёс нас дальше в небо.
Снизу в корзину ударил тугой комок воздуха. Должно быть, это было что-то убийственное, но защита Авелины опять отразила атаку. Правда, шар всё равно резко качнуло в сторону, заставив нас с девушкой упасть на дно корзины, ещё и старательно придавив собой Тёму. Иначе у всех троих были бы неплохие шансы вывалиться в море.
— Держись! — крикнул я, прижимая к себе девушку и шипящего от ужаса кота, пока корзину мотало, как взбесившиеся качели.
— А-а-а-а-а! — кричала Авелина без какой-либо цели.
— Ш-ш-ш-ш-ш! — надрывался Тёма, вытаращив и без того круглые глаза.
Плетения били в щит, не переставая. Шар мотало, относя всё дальше и дальше от корабля в сторону Руси. Однако и защита уже дрожала от силы мощнейших ударов. Стоящий на корме корабля носатый, что-то яростно крича, обрушивал на шар всё, что было в его арсенале.
А было у него, по всей видимости, немало. Я столько и представить себе не мог.
Я и Покровская сумели подняться, вцепившись в канаты. Возможно, зря. Но очень уж хотелось встретить смерть лицом к лицу.
Мы стояли, глядя, как защита Авелининого артефакта теряет прочность и съёживается. Снизу тихо скулил Тёма, видимо, понимая, что в открытом море и ему бежать некуда.
— Я боюсь, — тихо шепнула Авелина, прижимаясь ко мне.
Я обнял её, но ничего не ответил. Только прижался щекой к макушке.
— Мы умрём… — Авелина подняла лицо, взглянув на меня. — А ты хорошо целуешься…
Ну ещё бы! За две жизни-то можно было научиться… Хотя мысли, конечно, глупые и не о том…
Надо было думать, как выжить.
А я думал о поцелуях, о прижавшейся ко мне девушке, о её губах, о том, что чувствую, как стучит её сердце…
Я даже не понял, как мы слились в новом поцелуе… Шок сыграл своё, наверное. И даже Тёма, испуганно дравший мне штаны когтями, не помешал.
А щит, закрывавший нас от верной смерти, между тем, почти пропал…
К нам рвались ракеты, снаряды, пули… Греки использовали весь арсенал, чтобы остановить маленький воздушный шарик. И даже то, что им противостоял флот и авиация Руси — их не остановило.
А потом возникло странное ощущение… Будто мы оказались в урагане теньки. А Тёма, вцепившийся мне в ногу, вдруг успокоился и зафырчал.
Оторвавшись от губ Авелины, я посмотрел вокруг теневым зрением. И не поверил тому, что вижу.
У наших с Авелиной ног раскинулось облачко, а из него тугими струями рвалась энергия. Прямо в ней, как купальщик в море, с блаженным видом сидел Тёма.
А дальше, поднимаясь вверх, энергия втягивалась в короб с яйцом.
И щит вокруг нас наливался свежей неукротимой силой, отражая и заклятия носатого, и летящие с греческих кораблей снаряды…
И даже ракету типа «воздух-воздух», выпущенную с греческого самолёта.
Это всё прямо по нам летело, кстати. При том, что внизу русский и греческий флоты чуть ли не таранили друг друга. А в воздухе хватало уже и русских истребителей, которые остервенело пытались «куснуть» своих греческих коллег, отвлекая от маленького воздушного шара.
А наш шар, между тем, вырвался из смертоносного облака, будто пересёк незримую границу. Вот ещё вокруг царит огненный ад, а вот — мы летим над морем, и никто в нас не стреляет, никто не пытается убить…
И я не сразу понял, что мы просто пересекли границу Руси. Греки остались там, в ничейных водах. Их корабли отворачивали, беря обратный курс на юг. Их самолёты возвращались на базы, а «Автократорос Леон Исаур», прорвавшись сквозь границу, уходил за горизонт.
И только парочка вертолётов с эмблемами иностранных СНО ещё кружила, но хотя бы на приличном отдалении.
Подняв рубашку, я достал коробку и приоткрыл крышку. Внутри, мерцая гранями символа, безмятежно лежал артефакт, из-за которого закрутился весь сыр-бор.
Авелина снова прижалась ко мне и тоже заглянула внутрь:
— Это оно?
— Не знаю, — честно признался я. — Но все считают, что да.
— Странно, мой родовой артефакт на него откликается, но не вступает в борьбу…
— А должен был? — удивился я.
— Вообще-то да… Нерукотворные артефакты обычно друг с другом не сочетаются, — кивнула Покровская.
— А сердца наших родов? — спросил я.
— Они сразу были парные, — ответила Авелина. — Наоборот, только сильнее становились рядом. Обними меня… Холодно…
Она прижалась ко мне ещё теснее и зябко поёжилась. Убрав коробку, я обнял Авелину и постарался как можно надёжнее прикрыть руками.