— Тебя как зовут? — запамятовал я, подхватывая её в полуметре от пола.
Хорошо ещё, развязать меня она всё-таки успела.
— Дуня…
— Дунь, сядь пока! — предложил я. — И не смотри туда, куда смотришь! Лучше вообще никуда не смотри!
— Федя, да стреляй уже!.. Они же разбегутся по углам, как тараканы!.. — потребовал неистовствующий Бубен.
— Да чем? У меня револьвер отобрали! — рявкнул я, обернувшись.
— В железном ящике! — Бубен указал на металлический контейнер, стоявший у самого края новой защиты. — Всё там!..
Метнувшись к ящику, я попытался его раскрыть, но, конечно же, он был заперт.
— А ключ от него⁈
— Плетением сломай! — посоветовала сзади Дуня.
— Я ещё года не проучился! — возмутился я.
— А-а-а-а! — следующее плетение Бубна полетело в ящик, буквально выворотив ему крышку.
А ситуация за пределами защиты уже изменилась. Тёма, доделав своё чёрное дело, куда-то слинял. Пострадавший «актёр» лежал на полу, жалобно скуля и истекая кровью, сочившейся меж лохмотьев спины.
К сожалению, один из его помощников уже подхватил пистолет- пулемёт и снова начал поливать наш щит короткими очередями. Тем временем, второй оставшийся на ногах «актёр» внимательно оглядывался по сторонам, держа пистолет наизготовку.
«Понятно! Тёму подловить хочет, гнида!» — разозлился я, скидывая с ящика остатки крышки и хватаясь за привычную рукоять «пушка».
— Готов! — сообщил я, вставая в полный рост с оружием в руках.
— Сн-ни-и-и-им-м-ма-а-а-ай-у-у-у-у! — предупредил Бубен, как в замедленной съёмке подбегая к Дуне и заталкивая её за столб.
Снять щит опричник не успел: защита рухнула сама. Я видел в теневом зрении, как щит задрожал и пошёл рябью так, что сразу стало ясно: вот-вот упадёт. Поэтому и стрелять начал раньше, целясь в сторону «актёра» с пистолетом-пулемётом.
Две первых пули угодили в ещё не слетевший щит, а следующие три — кучно легли в голову, снося мужику часть черепной коробки.
Плечо обожгло болью. Это выстрелил в меня последний «актёр». Но прицел ему сбила тёмная, чернее самой темноты, тень, которая метнулась откуда-то из-под потолка, едва он повернулся ко мне.
Этому последнему стрелку я вбил по пуле в руку с оружием и в колено. Дальше стрелять не стал, побоявшись попасть в Тёму, который терзал мужику загривок, отчего тот орал, широко раскрывая рот, пучил глаза и дёргал плечами.
— Стр-р-ре-э-э-эл-ляа-а-ай по-о-о-о у-у-у-убл-лю-у-у-у-удка-а-а-ам! — ревел Бубен, указывая на остатки толпы, пытавшейся прорваться на выход из зала.
Я выпустил последнюю пулю, целясь «зрителям» по ногам. И одновременно усилием воли вернул себя в обычное течение времени. После моего выстрела в толпе кто-то тоненько закричал женским голосом. Естественно, настроение тут же ухнуло ещё ниже, хотя, казалось бы, куда дальше-то?
— Да в головы им! В головы! — закричал Бубен, формируя плетения.
— Они этими головами говорят! — напомнил я, откидывая барабан и вытряхивая гильзы. — А если я попаду, то они ничего полезного не скажут!
— Да чего они сказать-то могут⁈ — возмутился Бубен, запуская в толпу очередной смертоубийственный подарочек.
На сей раз это был десяток маленьких шариков, от которых несло жаром и пламенем. Шарики ударили в спины беглецов, и на троих мгновенно вспыхнули плащи. Ещё пятерых прикрыли какие-то защитные артефакты, а ещё двое хоть и не загорелись, но получили глубокие проплавленные раны, после которых я бы за их жизнь ржавой копейки не дал.
— Полезное что-нибудь! — напомнил я, забивая патронами барабан. — Имена, явки, места захоронок!..
— Приказываю в голову бить! — не согласился Бубен. — Они у них пустые и вообще лишние!
— А царский указ ты своею волею отменил, что ли? — возмутился я, намекая на то, что вокруг одни обычные.
— Я тебя призвал на службу! И теперь ты опричник! Минут на десять!..
— Ага! А можно я пафосно проору: «Слово и дело!» перед тем, как стрелять? Всегда мечтал, как в книжках!.. — я вскинул револьвер, поворачиваясь в сторону выхода.
— Можно! Только убей, наконец, кого-нибудь! — оскалившись, милостиво согласился Бубен.
Выбор был невелик.
Три девушки, толкающиеся в дверях и топчущие тлеющие плащи…
Стонущие раненые на полу…
И один из загоревшихся, который всё ещё горит и воет.
Вот ему-то я пулю в голову и пустил, решив засчитать это за акт милосердия.
— Ну… Он и так бы отошёл! — оценил Бубен. — Хотя приказ ты, конечно, выполнил… Зачёт!
И тут же указал на последнюю девушку, которую оттолкнули товарки, выскочившие из зала. Бедняга пыталась встать с пола, но повизгивала от боли, то и дело попадая руками на тлеющую ткань. Видимо, Бубен хотел приказать мне и её хладнокровно порешить. Но в этот момент, спасая меня от ночных кошмаров об убийстве безоружных барышень, взяла слово Дуня: