В комнате меня уже поджидал Тёма. Он практически опустошил миску и теперь осуждающе смотрел с кровати, вылизывая себе под хвостом. Так что для начала я быстренько покормил кота, затем завёл будильник на трубке — и завалился спать.
А утром проснулся, будто вообще ни на полглаза не вздремнул. Раньше я такого за собой не замечал. Даже четырёх часов сна нормально хватало. Будь я просто Федей, наверно, сейчас вообразил бы невесть что. Однако опыт подсказывал, что это накапливается усталость. Та самая, которой я очень боялся в начале осени.
Постоянная учёба, нервотрёпка, недосыпы, драки с убийцами, частые визиты в лекарню с ранами… Организм, хоть и молодой, потихоньку начинал сдавать. Я постепенно приближался к пределу своих физических возможностей. А усилить организм, как это умели двусердые выше шестого ранга — пока не мог.
Пришлось вновь заваривать очень крепкий чай и, приняв контрастный душ, экстренно приводить себя в порядок. А в пять двадцать утра я уже стучал в дверь Авелины Покровской.
Девушка открыла почти сразу. На ней были плотные обтягивающие в бёдрах брюки, бесформенная толстовка и длинный пуховый кафтан до колена. На груди висел неизменный короб с артефактом.
— Доброе утро! Готова? — спросил я.
— Да! — Авелина скептически осмотрела меня и мои круги под глазами. — А ты вот, кажется, не очень…
— Ещё найду время выспаться! — улыбнулся я. — Сейчас пройдёмся по морозцу, и проснусь окончательно.
А морозец, к слову, оказался весьма и весьма кусачим. Зима надвигалась на Ишим всей своей мощью — со снегопадами, холодами и круглосуточно пасмурным небом. Унылая пора, что уж говорить…
Хорошо ещё, «тигрёнок» завёлся сходу. Рыкнул двигателем и деловито зашуршал. Сразу видно, что делали его для сурового климата.
Выехав с парковки училища, мы покатили по пустым утренним улицам в сторону Вестовой Службы.
— Ты поговорил с мамой, да? — спустя десять минут молчания спросила Покровская.
— Поговорил, — вздохнул я. — К сожалению, она мало что рассказала. Чего-то не знает, а чего-то уже не помнит.
— А что конкретно ты бы хотел узнать? — ещё спустя минуту тишины спросила Авелина.
— Ну для начала… С кем твой род воюет? И с кем, соответственно, мой закусился в девяностые? Я же должен знать, кто наши враги.
— Те, кто был на виду — уже все мертвы… — отозвалась Авелина. — А изначально мой род воевал против Степных. Были у нас такие в подчинении… Правда, от Степных лет сто уже только память осталась. А война по-прежнему идёт…
— Подожди, ты что, не знаешь, кто твои враги? — удивился я.
— Кого-то знаю, кого-то подозреваю… — уклончиво ответила девушка.
— Звучит так, будто отвечать не хочешь, — хмыкнув, заметил я.
— Нет… Это не так, — Авелина улыбнулась, погладив короб. — Просто доказательств нет… К примеру, я знаю, что против нас действовали Прошковы. Однако ни разу этот род не показал напрямую ни своих людей, ни своего участия. А вот если судить по словам мамы, по намёкам со стороны самих Прошковых и со стороны людей, которые ко мне пытались подобраться… В общем, всё указывает на них.
— Ну да, голые слова к делу не пришьёшь… — согласился я, отмечая в памяти фамилию. — А Белёвы?
— Тоже бывший подчинённый род, — кивнула Авелина. — Но им запрещено ко мне приближаться. Царь запретил.
— А Прошко-Лесничие? — я вспомнил заковыристую фамилию, услышанную от Федота Самсонова, чей сын погиб в общежитии Покровска-на-Карамысе.
— Ни разу не были замечены, — призналась Покровская. — Но ты даже не представляешь, какая против моего рода собралась большая свора… Может, и они в ней.
— А за кого тебя замуж хотели отдать? — спросил я.
— За Белёва Алексея, — услышав этот вопрос, Покровская аж вздрогнула.
— Зачем? — а я решил, что информация важнее бережного отношения к страхам.
— Хотят получить землю под Покровском-на-Карамысе… Ну и в его окрестностях… — Авелина горько усмехнулась. — Ты ведь не понимаешь, зачем им это сейчас, да?
— Да, — признался я. — Не понимаю. Особенно сейчас. Там ведь Тьма наступает. И неизвестно, получится отбить земли или нет.
— Наша земля — это земщина, — объяснила Авелина. — Знаешь разницу между опричниной и земщиной?
— Что-то такое помню… — пробормотал я, тщетно выуживая ответ из памяти, но в итоге помогла мне школьная программа из мира Андрея. — Опричнина — царская земля? Земщина — нет?
— Так было изначально. А теперь всё изменилось. Опричниной стало всё, кроме отдельных лоскутов на карте страны. Нам земли подарил царевич Алексей пятьсот лет назад. Ещё до образования княжества, получается. Поэтому они не просто неподвластные, они целиком и полностью наши личные. И твои, к слову, тоже. Ваш род владеет частью прав на них: землю же двум людям дарили. Просто твои предки от своей доли отказались. Но мои не согласились с этим. А значит… Ты всегда можешь предъявить права. Так и знай.