— Огонь, — ответил я, потянувшись к тумблеру.
— Что? Какой огонь? — с интересом переспросил Иванов.
— Держитесь там… — я щёлкнул рычажком, переключая положение. — Огонь — это огонь…
В первые секунды ничего не произошло, и я даже испугался, что Шуруп отключил функцию… Но ошибся: просто «огонь» не был привычным Андрею нитро.
Сначала из-под капота сверкнуло отсветом электрических разрядов…
— Что происходит? — пискнула Покровская. — Мы сломались?
— Ещё нет… — ответил я, пытаясь не упустить момент старта.
Но, оказалось, такое невозможно упустить… Сверкание разрядов закончилось взбешённым рёвом двигателя. И я вам скажу так: если ваш электрокар на разгоне заревел, как бензиновый автомобиль — это не к добру. Это очень-очень плохо…
На десятой секунде, как в том анекдоте из мира Андрея, включилась вторая! И машина рванула вперёд, набирая бешеную скорость. Я отключился от визжавшей рядом Покровской, от испуганных криков Кости и Малой, от одобрительных возгласов Иванова…
Я слился с рулём.
Потому что одно дело — «помнить», как на таких скоростях рулил Андрей, а совсем другое — рулить самому. Сто пятьдесят «сокол» набрал секунд за пять, несясь вперёд, как бешеный носорог.
А прямо по курсу, на Фонтановой площади, показалась толпа людей с плакатами. Они выкрикивали лозунги и прочие благоглупости — и явно не ожидали нашего скорого появления.
— Шествие, Федь! Там шествие сегодня! — Покровская осторожно коснулась моей руки.
— К чёрту шествие! Запрещено! — Иван Иванович высунулся из окна и попытался кричать.
А я чуть не заржал, глядя, как встречный поток ветра развевает его губы, забиваясь в рот и заставляя опричника кашлять. Но всё-таки решил помочь и применил более действенный метод: вдавил клаксон, то есть.
Люди в толпе начали оборачиваться. Но где скорость реакции человека, а где — сто семьдесят километров в час, который выдал «сокол»? Мы летели как болид! Как метеор! За кормой только облака снега оставались!
И я уж молчу, что управлять «соколом» стало крайне тяжело: он банально не был приспособлен для таких скоростей. Машина дрожала, взрезая воздух, нос постоянно норовил уйти вправо, а я только и успевал, что возвращать автомобиль на верный курс.
Тем временем, Иван Иванович бросил попытки кричать против ветра и начал разворачивать какое-то сложное плетение. При этом одной рукой ещё умудрялся показывать мне, чтобы я не останавливался. Своё колдовство он кинул вперёд, когда до толпы оставалось всего-ничего.
Воздушный поток устремился в людей — и прошёл дальше, аккуратно раздвигая в стороны тех, кто встал на его пути. Некоторые люди падали, некоторые просто скользили на мёрзлом асфальте. И только знакомый мне по новостным выпускам поп — а в его случае, на мой взгляд, это был именно поп, а не священник — с бешеными глазами фанатика, сумел как-то остаться на месте.
Зачем-то он сделал шаг навстречу машине, будто собираясь её остановить, вскинул крест, раскрыл рот… А Иван Иванович тут же, не мешкая, пустил ещё одно плетение, которое небольшим ураганчиком смело попа в сторону. Прямо в глубокий сугроб.
— А нечего было верой торговать… — буркнул опричник, возвращаясь в салон.
Тем временем мы уже пролетели сквозь толпу и мчались дальше. Широкая улица так и продолжала тянуться на юго-запад, но Малая указала на ближайший перекрёсток:
— Тут налево! — после чего откинулась на спинку сиденья, подтянула колени к груди и прикрыла глаза.
Я чуть отпустил педаль газа, но помогло это мало. Электромотор, лишившись всех ограничений, ревел как безумный, неукротимо неся машину вперёд. Я надавил на тормоз, но тот помог снизить скорость лишь до приемлемых ста двадцати. Приемлемых летом на трассе, но никак не в городе зимой!..
Я сместил «сокола» к правой стороне дороге и кинул автомобиль в поворот, отпуская тормоз и молясь, чтобы нас не завертело. Передний привод вытянул почти неуправляемую машину. Мы пересекли шесть полос вида, как здесь назывался проспект, ещё четыре полосы отходившей в сторону улицы — и, снова чуть не зацепив поребрик, понеслись вперёд.
— Фёдор Андреевич, вижу в вас скрытые, но весьма полезные таланты… — оценил манёвр Иванов. — Вам девятнадцать, но ощущение такое, что вы уже лет пятьдесят за рулём.
— Жить-то хочется! — отозвался я, понимая, что вновь палюсь на мелочах. — Очень…
— Дальше прямо! — пискнула Малая, которая, судя по зеркалу заднего вида, хотя бы глаза открыла, а вот Покровская так и сидела, зажмурившись и вцепившись в свой короб. — Только прямо!..