Начальник охраны и старый слуга уже вышли из комнаты. Так что дворянин подхватил халат, висевший на спинке стула, и, накинув его поверх пижамы, поспешил за ними.
— Что там случилось у тебя? — спросил он, когда старый слуга вёл его вниз, в подвалы поместья. — Объяснить не можешь?
— Не могу, Дим… Это, боюсь, надо самому увидеть! — слуга был с мужчиной настолько давно, что имел право обращаться к хозяину вот так, по-простому.
К нему и доверие было таким, что мужчина не стал давить, решив подождать.
Неладное он почувствовал, когда слуга открыл дверь хранилища, где хранились артефакты рода. Посмотрев вокруг теневым зрением, мужчина покачал головой: воздух рябил от хлопьев теньки, настолько их было много.
— Откуда столько? — удивился он. — Сломалось что-то?
— Это всё оно! — сообщил слуга. — Яйцо!
— Яйцо!.. — фыркнул мужчина. — Сердце это, а не яйцо… Но интересно… Поглядим…
Ускорив шаг, он первым вошёл в круглый зал, где хранился один-единственный артефакт. Серое яйцо из неизвестного материала. По центру яйца вилась надпись, сделанная вычурным старорусским шрифтом:
«Два сердца бьются вместе».
Яйцо и в самом деле билось, будто сердце: то увеличиваясь в размерах, то снова уменьшаясь. И с каждым ударом выпускало из себя целые облака теньки, расползавшиеся по залу, проникавшие в стены — и даже прорывавшиеся наружу.
— Миша, а поглощающие панели разве не работают? — удивился он.
— Всё работает, Дим. Просто не справляются с такими объёмами… — пояснил слуга.
— Когда началось? — нахмурился мужчина.
— Час назад… Всё, как и в прошлые разы, но слишком долго. И слишком много теньки, — ответил Михаил.
Какое-то время дворянин со слугой молча смотрели на буйство энергии. Наконец, хозяин проговорил:
— Он рядом со вторым сердцем… И далеко отсюда. Вот оно и пытается дотянуться.
— И что делать? — спросил слуга.
— Ничего… — ответил мужчина. — Просто приглядывайте. Сердце само разберётся.
Он развернулся и двинулся на выход, оставив слугу задумчиво смотреть на испускающий теньку артефакт.
Утренний ветерок шевелил навес, шелестевший над уличным столиком. Пантелеймон Афанасьевич заказал себе квасу, но внутрь не пошёл. Там, в трактире, конечно, прохладнее: работает управление климатом. Но Пантелеймон любил жару. С детства любил. И нахлынувшее с юга тепло его только радовало.
Доводилось ему бывать и на севере, и с тех пор морозы были Пантелеймону Афанасьевичу противны. Потому и перебрался опытный городовой в самую Хвалынь. Хотел на грекоморское побережье, да только… Кто его туда переведёт-то? Там все сами служить хотят. Вот и пришлось соглашаться на то, что дают.
Тридцать лет прошло, как один день. Пантелеймон Губатин в Хвалыни прижился, город он теперь знал, как свои пять пальцев: всю округу за эти годы облазил. И уже не представлял свою жизнь где-либо ещё. Хвалынь стала ему родной, и он полюбил её всем сердцем.
— А вы себе не изменяете, сударь Губатин! — присаживаясь за столик, сообщил пожилой мужчина с неприметной внешностью. — Жара!..
— Жар костей не ломит, — подавая руку, ответил городовой.
— И то верно, — согласился мужчина, принимая рукопожатие. — И что вы хотели мне лично рассказать, Пантелеймон Афанасьевич? Что же такого вы не решаетесь доверить даже трубке?
— Чёлн ещё ищете? — не став ходить вокруг да около, спросил городовой.
— Хм… Вот так прямо? — мужчина едва заметно улыбнулся. — С места в карьер?
— А про погоду мы уже поговорили, — хмыкнул Губатин. — Значит, приличия соблюдены. А у меня ещё дел по горло.
— О каком чёлне речь? — спросил неприметный.
— «Анна», 219, порт приписки — Эмба.
— Его сейчас все ищут… — окинув взглядом пустую по случаю жары улицу, ответил собеседник. — И вы, насколько я помню, искать должны.
— А я его ещё рано утром нашёл… — ответил Пантелеймон, пригубив квас и наслаждаясь метаморфозами, которые происходили с лицом неприметного.
— Не сообщили начальству? — предположил тот.
— Всё сообщил в тот же миг! — нахмурился Губатин. — Через десять минут там сорок человек было.
— Так… — неприметный положил руку на столешницу и пробарабанил пальцами. — А нам никто не сообщил…
— Перед тем как уйти на поиски, я слышал, как голова отделения общался с кем-то по телефону, — Губатин снова отхлебнул кваса. — И проскочили там в разговоре слова: «Если найдём, так и быть, придержу».
Неприметный кивнул, принимая полезную информацию.
— А меня, как вернулся, сразу на обход отправили, — продолжил Пантелеймон. — Вместе с молодым. Даже душ не дали принять. Я уже двадцать часов на ногах. А к чёлну согнали людей… Скажем так, лично преданных голове отделения.