— Седов, я же кричала, вниз! — Авелина схватила мою руку, глядя на неё с ужасом. — Что за…
Кожа стремительно покрывалась струпьями. Кисть горела, будто её в огонь опустили.
— Прибью урода! — пообещал я, еле-еле удерживая револьвер непослушными пальцами, а левой набивая барабан. — Пристрелю мразь такую…
Со стороны противников в небо ушла ещё одна ракета. Выстрел сопровождался истеричным воплем стрелка. А через секунду в тени машины, за которой скрывались мы с Покровской, всё ещё шипя и топорща шерсть, возник Тёма.
А я как раз справился с перезарядкой… И, схватив револьвер левой рукой, под крик Авелины: «Куда?» — упал на асфальт с расчётом, что появлюсь сбоку от колеса. Всё-таки левой рукой стрелять было неудобно. А правая меня не слушалась.
Я спустил весь барабан, но только одного врага и подстрелил. Со стороны Иванова в нападавших устремилось огненное плетение. Жаль, что большая их часть уже катила прочь с парковки. Включая и того замаскированного двусердого. Так что куда больше досталось от нас тем, кто прикрывал отход.
А вот я уже подняться сам не смог. Меня поднимала, ругаясь на все лады, Авелина:
— Придурок! Идиот! Куда ты суёшься?
— Что-то мне поплохело… — честно признался я, чувствуя, как боль по руке поднимается к локтю.
Кисть выглядела… Хреново! Оттенок уже не красный, а какой-то зелёный, с чёрными прожилками.
И лопнувшими струпьями, из которых сочились гной и кровь.
— Проклятье! — выругалась Авелина.
Или не выругалась? Или догадалась? Соображал я уже слабо. Что бы ни прилетело мне в руку, но «плохело» мне прямо на глазах. С каждой секундой становилось всё хуже и хуже.
— Иван Иванович! Нужна помощь! В Федю попали!
Это, кажется, закричала Авелина. Опричник метнулся к нам под огнём последних двух «туристов», выпустив по ним очередное разрушительное заклятие. Присев рядом, он схватил мою руку, и это заставило меня заскрипеть зубами от жгучей боли.
— Тащим его в торговые ряды! — приказал он Авелине, а затем посмотрел на Тёму. — Котик, проверь там всех. Выживших разрешаю убивать долго и мучительно. В качестве «языка» они бесполезны.
…Кажется, я провалился в забытьё, пока меня тащили. Не помнил даже, как оказался внутри торговых рядов, сидя на полу и опираясь спиной на стену.
Напротив, под весёлую музыку, за витриной лавки с игрушками, механический солдат в красном мундире маршировал туда-сюда… Туда-сюда…
Туда-сюда…
Первая, кого я увидел сквозь уплывающее сознание, была Малая. Они хмурилась и, кажется, держала меня за руку.
— Ну что? — похоже, это был голос Иванова.
— Ну, плетение я смогла сломать… — а это уже Малая. — Но это не лечение…
— Сильное проклятие? — опять опричник.
— Сильное… Как бы не родовая способность. Очень уж плетение упрямое. Ему нужно в лекарню.
— Мы не можем ждать: они уйдут, — покачал головой Иванов, вплывая в поле видимости. — Федя?
Я честно попытался понять, что чувствую. Но ощущения были так себе: меня мутило, меня тошнило, меня крутило, у меня всё болело.
— Вызовите скорую… — попросил я. — И уезжайте.
— Да не можем мы ехать! — Малая, кажется, чуть не плакала.
— Я могу остаться с Федей и Тёмой… — пробился сквозь вату в ушах голос Покровской.
Сознание вновь куда-то уплывало. Я пытался уцепиться за реальность, но измученный организм отказывался её воспринимать.
Снова в реальный мир я вернулся, когда меня уже куда-то везли. Покровская, к слову, тоже была в машине скорой: сидела рядом на откидном стульчике. А надо мной суетились два санитара, их лица сливались в одно мутное пятно.
Распухшая, покрытая кровью и гноем бледная рука лежала на груди. Я её не чувствовал и только надеялся, что обойдётся без ампутации.
А затем сознание снова скользнуло в беспамятство. В темноте рядом кто-то был, успокаивал меня… Но я не запомнил, кто.
И только на самой границе сознания звучал ехидный шёпот Тьмы. Но что она шептала, я тоже не запомнил.
Усилием воли я всплыл, будто из глубины болота, обратно в реальность. Перед глазами плясали пятна, но я успел разглядеть лицо лекаря в белой шапочке, перекошенное от ужаса. И свою руку… Эти чужие, синюшные пальцы впились мужчине в горло.
Твою ж дивизию, я кого-то душу!.. Натурально!..
Через боль я заставил уродливые пальцы разжаться… Белесая, словно опарыш, рука упала на грудь, и всё тело полыхнуло адской болью.
А я снова нырнул в темноту беспамятства.
Но в этот раз темнота так и осталась темнотой.
Без чужого шёпота. И без чьего-то присутствия.
Глава 13
«Южный осведомитель», 18 ноября 2034 года