— Что нам делать, а? Что делать-то? — тихо повторял он.
Но Матвей Соломонович его страхов не разделял. Словам Борщёвой он не верил. Эта сударыня отличалась богатой фантазией и неуёмной страстью к вранью. Сколько раз она дёргала представителей городских служб по надуманным поводам — и не сосчитать. Кафаров-то этого всего не видел. А вот Матвей Соломонович был в курсе.
Глядя на растерянного Руслана Алиевича, Перемыков не смог сдержать короткой усмешки, искривившей породистое лицо.
Этот Кафаров всегда считал себя лидером их троицы. Вдохновителем, главным… Как ни назови, суть не поменяется. А Перемыков с этим никогда не спорил, однако подобная кичливость вызывала у него лишь презрение.
И тем приятнее было смотреть на раздавленного Кафарова.
Жаль, Перепел помер, не сможет оценить…
— Вот что, Руслан Алиевич… Верить этой пустословке Борщёвой не надо! — решил, наконец, Матвей Соломонович. — Там далеко не один человек погиб во дворце. А наш добрый друг Перепел просто оказался не в том месте, не в то время. Так уж, к несчастью, сложилось.
— И что нам делать? — с надеждой подняв голову, спросил Кафаров.
— Надо замять эту глупую историю с особняком! — решительно сдвинул брови Перемыков. — Нам есть, куда переключить денежные потоки.
— Есть! Да! Есть! Найду! — уверенно затряс головой Кафаров.
— Отлично! Мы сами выйдем на этих Седовых-Покровских! — Перемыков улыбнулся. — Говоришь, Теневольский грозил ему нас сдать? Ну так это мы сдадим ему Теневольского!
— Но… Как? — удивился Руслан Алиевич.
— Как? Да как всегда! Скажем, что Теневольский всю волну и поднял… — Перемыков снова усмехнулся. — Скажем, что старый дурачина сам прибежал к нам. А как дело жареным запахло, нашёл дурочку, на которую всё свалить, и запугал, чтобы она стрелки на нас перевела.
Матвей Соломонович всегда знал, что посольские задачи — это по его части. Он научился врать ещё в детстве, и поначалу ему неслабо доставалось от родни за этот талант. Однако со временем, дабы избежать карающей десницы или кулака, он вывел для себя правила, где, кому и когда можно врать.
И правила эти были просты и понятны.
Во-первых, надо всегда помнить, что и кому ты соврал. А значит, вранья должно быть немного. Если слишком много врать, то надо либо записывать, либо тренировать память.
Во-вторых, успех — в простоте. Ложь может быть сколь угодно бредовой, дикой или ужасной. Но если она доходчива и понятна, больше шансов, что ей поверят.
В-третьих, твоя ложь должна идти наперёд чужой правды. Ни одной ложью не исправить послевкусие от правды. А вот ложь, сказанная до, способна изменить самый честный вкус. Главное — успеть с ней первым.
В-четвёртых, свою ложь всегда начинай с правды. Тогда и доверия к твоим словам больше. Даже если собеседник и начнёт проверять за тобой, вскоре ему это надоест. И маленькая ложь в конце сойдёт за чистую монету.
И последнее правило, которое очень нравилось Перемыкову, называлось «восемь на два». Оно означало, что на восемь долей правды можно брать лишь две доли лжи. Тогда и подвоха никто не почувствует.
Эти нехитрые правила уже давно позволяли Перемыкову врать без последствий. И пусть семья знала о его натуре и ничему не верила, но другие-то люди об этом не догадывались.
Вот и теперь Перемыков был уверен, что стоит ему поговорить с Седовыми-Покровскими с глазу на глаз, как всё обязательно наладится. Он убедит этих двоих юнцов, что произошедшее — не больше, чем недоразумение.
— Всё будет хорошо, Руслан Алиевич! — успокоил приятеля Перемыков. — Пожалуюсь им на нашего градоначальника… На то, как он на нас давил… На то, как он обижен на Дашкова… Расскажу историю про Теневольского и его подручную, которую тот решил запугать и сдать… Договорюсь об урегулировании наших споров по-тихому…
— А может? — с надеждой спросил Кафаров, но Перемыков уверенно мотнул головой:
— Ни в коем случае, Руслан Алиевич! Исключительно переговоры, и никакой грязи!
— Не боишься, Матвей Соломонович? Вдруг они и тебя тоже? — засомневался, дёрнув кадыком туда-сюда, Кафаров.
— Ничего они мне не сделают!.. — отмахнулся Перемыков и, пробудив рабочий терминал, начал щёлкать по документам. — Есть тут жалобы на шумные работы в особняке… Надо проверить, как они там его чинят. Чтобы не попортили культурно-историческую ценность…
На этих словах чиновник снова язвительно усмехнулся. Ему подумалось, что лично он бы не расстроился, если бы «попортили». Несмотря на должность, сам он весь этот культурно-исторический пафос не уважал.