— Вашбродь? — Давид вопросительно глянул на нас.
— Снимаю на секунду, — сказала Авелина, продолжая прижиматься ко мне, хоть я и поставил её на ноги во время разговора. — Считайте!..
— На секунду, на счёт три! — сообщил Давид в рацию. — Раз!.. Два!.. Три!..
Мигнула защита, на крыше хлопнула винтовка, а рация победно сообщила:
— Один есть! Осталось двое!
— Раз!.. Два!.. — начал считать Давид, но неизвестные стрелки от обиды пальнули по особняку, и всем пришлось на секунду прерваться, чтобы всё-таки устоять на ногах. — Гриша?
— Жив-цел! Готов! — отозвался тот.
— Раз!.. Два!.. Три!..
Снова хлопок выстрела, и голос в рации:
— Один остался, ещё двое прибежали!..
Дальше, к сожалению, пошло тяжелее. Вражеские стрелки сообразили, что надо бы прятаться за щитком орудия. Зато и подкрепление к ним больше не прибегало. Да и стрелять стали реже, но и Гриша уже не мог каждый раз попадать по врагам. Последнего из обслуги орудия он смог снять лишь на двадцатом выстреле.
Увы, защита к этому моменту была истощена. А неизвестные враги ударили сразу из двух гранатомётов.
А затем ещё и накрыли огнём из стрелкового оружия, полностью уничтожив щит.
— Всё, его теперь двадцать минут восстанавливать… — закусив губу, вздохнула жена.
Я просто погладил её по голове. А Давид даже не слышал, раздавая приказы: в этот момент нападающие как раз полезли со всех сторон.
Несколько десятков ворвались со стороны сада, где их встретил один из десятков «ирбисов».
Около сорока вражьих морд побежали вкруг Посадской площади, на ходу стреляя по особняку. А ещё какая-то часть этих уродов лезла со стороны узкого проулка, лежавшего между моими землями и жилыми домами.
За стенами здания разгорался полноценный бой. «Ирбисы» отстреливались аккуратными очередями, тогда как враги палили наугад — похоже, плохо видели в темноте. И это при том что я успел заметить у них на лицах какие-то устройства. Видимо, очки ночного видения.
В проулке, где подбили броневичок, тоже шла перестрелка, хоть и вялая. Наши даже своё орудие развернули к особняку. И всё-таки достали тех негодяев, кто пытался обойти со стороны площади и залезть через парадный вход.
Мы с Авелиной, проигнорировав требования Давида, укрылись не в подвале, а в покоях, временно отведённых для хранения ценностей. Тем более, я по-прежнему надеялся восстановить защиту и помочь «ирбисам».
Однако не успел.
Сначала раздался стрёкот со стороны Ишимского кремля. Это присоединились к бою три вертолёта. Они то возникали над крышами домов, поливая нападающих свинцом, то исчезали, когда их пытались достать ответным огнём.
Практически вслед за ними примчалась и первая машина с городовыми.
А потом этих машин становилось всё больше и больше… Пока улицы вокруг не превратились в один сплошной ковёр, мигающий синим и красным.
Возможно, кого-то из нападающих даже пытались взять живым. Однако те отстреливались с обречённостью приговорённых к смерти. И отстреливались они из автоматов, явно не испытывая недостатка в патронах.
Тем радостнее была новость, что один из десятков «ирбисов» всё же сумел взять живого языка. Мне очень хотелось узнать, какая сволочь опять на меня напала…
Поэтому на вопрос Давида, что делать с пленным, я ответил коротко:
— Тащите в подвал. Сам им займусь…
— Может, не надо, ваше благородие? — нахмурился глава охраны.
— Федь, не надо! — попыталась остановить меня Авелина.
Но я в ответ лишь мрачно посмотрел на обоих. И, видимо, было в моём взгляде что-то такое, что заставило их замолчать.
— Тащите в самый-самый подвал, — приказал я. — Пленного раздеть, облить водой и чуть-чуть обработать…
Вернувшись в покои, я поспешно натянул одежду, которую не жалко, а затем поспешил вниз.
Андрей служил много и долго. И за время работы многому научился. В том числе, и тем методам допроса, которые в этом мире почти не применяли. Не по причине человеколюбия, конечно, а потому что здешнее человечество больше воевало с отродьями, а не друг с другом.
Нет, войны случались, само собой. И между ведущими странами были заключены соглашения об отношении к пленным. Их не убивали, лечили, кормили… Ну и допрашивали, само собой.
Однако то, что собирался делать я, здесь либо уже забыли, либо ещё не открыли… Что такое быстрый полевой допрос, в этом мире не знали. И, возможно, к лучшему.
Пленник раскололся за минуту. Он не был борцом за идею или веру. Его не отягощали идеалы или мораль. Он был простым бандитом. И даже готов был сдохнуть во время штурма.