Всех, кто имел глупость призывать к чему-либо во время беспорядков, «тайники» взяли на карандаш. И страдать гуманизмом, который здесь никто так и не придумал, власти не собирались.
Гуманизм хорош в правовом обществе, где законы выполняются, полицейские работают с преступниками в обычном режиме, а люди, в общем и целом, не склонны желать соседу смерти — только разорения и позора.
А когда закон попран, наступает время силы. И заканчивается оно совсем не тогда, когда заканчивается попрание закона, а когда каждый, кто решил попрать закон, получил своё. Око за око, зуб за зуб, а тем, кому не повезло — земля к земле, пепел к пеплу и прах к праху.
Аминь, как говорится!
Будет новый день и новые неудачники.
А Ишим вздохнёт спокойно, скинув бунтовской балласт, и продолжит жить, восстанавливая разрушенное. Через пару месяцев следы беспорядков за пределами глухих углов уберут. А когда в апреле-мае даст всходы густая растительность, те скроют весёлой зеленью остовы пепелищ и в глухих углах.
Ишимская маятня закончится, как и сотни смут до неё. Однако ни я, ни Авелина этого уже не увидим.
Через несколько дней в Серые земли должны выступить первые отряды.
А всё потому, что пока люди разбирались промеж собой, кто из них тварь дрожащая, а кто настоящий победитель по жизни, одно из гнёзд плеснуло окрест. По крепкому льду, на мягких лапах, тысячи изменённых зверей разошлись во все стороны, расставляя, так сказать, правильные приоритеты в головах обывателей.
Ведь зверю наплевать, кто прав, кто виноват, кто злой, а кто добродетельный. На вкус все человеки одинаково приятны и нежны. А ещё одинаково раздражают изменённых животных, причём и хищников, и травоядных. «Чу! Человечьим духом пахнет!» — и звери дружною толпою устремляются убивать.
— Я разговаривал с вашим воеводой, — заметил Иванов и пояснил: — С Давидом Самсоновичем.
— Ах, вот какое у него отчество… — кивнул я.
— Да, я порой удивляюсь, до чего же изобретательны люди, — улыбнулся Иванов. — Целая история за именем и отчеством есть, оказывается. Так вот… Он сказал, что вы не успеете собрать хорошую дружину.
— Иван Иванович, а какая дружина считается хорошей? — прямо уточнил я. — Честно говоря, те пять десятков, что у меня есть, очень неплохи.
— О! Не сомневаюсь! Опытные воины, Серые земли исходили… Отличный костяк, — согласился опричник. — Только к костям ещё мясо полагается. Нужны молодые ребята, ретивые, готовые на подвиги. Ну и численность дружины всё-таки маловата. Не отобьются затраты на поход, Фёдор Андреевич.
— Людей должно быть больше, — понял я.
— Я взял на себя смелость, с согласия Давида Самсоновича, само собой, выйти на знакомые свободные ватаги, — пояснил Иванов. — Если вы, Фёдор Андреевич и Авелина Павловна, дадите согласие, через пару дней эти люди прибудут в Ишим. Кто-то присоединится временно, а кто-то, если всё устроит обе стороны, войдёт в дружину.
— Я не вижу препятствий к этому, Иван Иванович, — подала голос Авелина. — Но решение за Фёдором, конечно.
Вот так жена тактично сваливает на меня ответственность, высказав при этом своё мнение. Подозреваю, её подобным финтам с детства учили.
— Вы, к слову, Авелина Павловна, не раздумали ехать? — склонив голову набок, с интересом уточнил Иванов. — Всё-таки не дело девушкам топтать Серые земли.
— Дружине нужна защита, а настолько сильную пока даёт только родовой артефакт, — отозвалась Авелина. — В особняк установят защиту, одолженную его светлостью Дашковым, так что за имущество я буду спокойна. А вот за мужа… За мужа не хотелось бы переживать.
Самое сложное, когда тебя обсуждают, не ляпнуть, по привычке Андрея, что-то вроде: «Эй! Я вообще-то тут!». Здесь просто так не принято, а обсуждать человека в третьем лице не считается зазорным. Вот если бы за спиной — это да, нехорошо. А если при нём, то вообще всё в порядке.
— Что ж, тогда отговаривать не стану… — с улыбкой развёл руками Иванов. — Просто буду надеяться, что в следующий раз вы всё-таки останетесь дома. Ну и что вы решили насчёт свободных ватаг, Фёдор Андреевич?
Тут-то я и понял, что разговоры с Авелиной были затеяны, чтобы затем резко сменить тему. Если застать человека в нерешительности и сомнениях, всегда больше шансов, что он согласится.
Я вообще-то и так бы согласился. Но всё же подумал секунд пять, прежде чем отвечать: