Я только одного не мог понять. Им так скучно живётся в этом Пятнышкове, что ли? Ну что за сложность взять трубку, набрать номер и проверить мои слова, что их коллеги в Ишиме обо мне знают?
Однако нет… Видимо, провинциальная тоска требовала ярких развлечений.
И развлечением на сей раз стал я. Ну и Авелина, как главная подозреваемая.
Следователем был седой, как лунь, двусердый, разменявший, наверно, не меньше полутора сотен лет. Раз за разом, терпеливо и въедливо он задавал мне одни и те же вопросы.
А такой же старый, но совершенно лысый двусердый менталист сидел в уголочке, пытаясь раскусить мою ложь. И, само собой, не мог.
Потому что я не врал.
И, чисто теоретически, я даже мог сбежать из этого места, где два древних старика, забывших о существовании телефонов, развлекаются за мой счёт. Тем паче, где-то у них защита от изменённого зверья прохудилась, и Тёма шастал в мою камеру, как к себе домой. А значит, мог принести мне всё, что потребовалось бы нам с Авелиной для побега.
Но пока я только с женой записочками обменивался. А чтобы сделать процесс переписки удобнее, из кабинета местного начальника была позаимствована тетрадь и две ручки.
Собственно, так я и узнал от Авелины, что случилось после моего входа в кризис.
Оперативно найти меня удалось исключительно по воплям Облома. Оказалось, что от «ирбисов» я, увлёкшись погоней, убежал далековато. К моменту, когда меня обнаружили, бандит так и сидел в снегу, привязанный к стволу дерева. Он, не отрываясь, глядел на чёрного кота и отчаянно орал на одной ноте.
Тёма — конечно, мальчик воспитанный. И даже местами сердобольный. Он, видимо, пытался успокоить вопящего от ужаса Облома, чтобы тот не сорвал горло и смог говорить на допросе. Однако методов-то у котов, даже таких невероятных, как Тёма, не очень много…
А точнее, два.
В общем, Тёма уже и надул рядом, и кучу навалил. Мол, сиди спокойно, место-то хорошее, а я зверь сильный, страшный — ото всех тебя защищу. Однако лихой главарь почему-то никак не успокаивался.
Зато и не делся никуда.
Подоспевшим «ирбисам» оставалось лишь получше запаковать его и забрать с собой. Теперь сидит, небось, в подвале нашего особняка, ожидая моего возвращения.
Ну а из-за того, что со мной произошло, «ирбисам» пришлось разделиться. Одни вместе со мной рванули к машинам, а другие отправились обследовать лагерь браконьеров. Не знаю, нашли они там что-нибудь ценное или нет, но обязательно выясню. Потом…
В общем, когда меня дотащили до машин, оттуда удалось, по выделенной для подобных случаев волне, сообщить в срочную службу о начале кризиса. И уже через пару часов, что для такой глуши прямо-таки достижение, прилетел вертолёт с тремя сотрудниками из ближайшего отделения Тёмного Приказа.
На этом-то вертолёте нас с Авелиной и отправили в проклятый Пятнышков. Меня, понятное дело, поместили в специально оборудованную комнату в подвале.
Однако всего через час под стражу взяли и мою жену.
А ещё часов через тридцать я пришёл в себя, будучи на четвёртом ранге.
— Давайте-ка ещё раз пройдёмся по всей вашей истории… — пожевав сухими губами, предложил седой следователь.
— Да ради Бога, Борис Петрович! — согласился я с этим энтузиастом своего дела. — Только можно я в этот раз отвечать ничего вам не буду?
— Почему же? — очень искренно удивился следователь.
— Надоело! — с не меньшей искренностью, даже голос доверительно понизив, признался я.
— Ну вы просто думайте получше над вопросами! Это же просто! — очень терпеливо предложил следователь, со скрипом суставов перекладывая одну ногу на другую.
Затекла, видимо. И неудивительно: мы к тому моменту битых два часа сидели в комнате для допросов.
А стулья у них здесь старые, неудобные. Может быть, даже застали юность этого очень пожилого следователя.
Хотя вряд ли, конечно. Его юность была так далеко, что казённые стулья должны были уже отправиться в топку.
— Борис Петрович, а оно вам не надоело… Вот так долго и печально возиться со мной? — вздохнув, решил уточнить я у этого въедливого служаки. — Ведь я вам честно говорю, что у меня все кризисы так проходят. С одними и теми же показаниями на приборах врачей. Вот уже третий кризис, прошу заметить. И Аверьян Дмитриевич вам, кстати, подтвердил, что я не вру.
— Фёдор Андреевич, ну как это может надоесть? Это ведь моя работа! — вежливо, но не скрывая радости от приваливших на его долю трудов, улыбнулся следователь. — А если я не проведу следственных действий, то как же работать? Нет-нет, меня в этом случае уволят с позором и презрением.