Однако Маршалл уже набрал скорость и не собирался отступать:
– Она видела тебя именно в тот момент, когда ее арестовывали.
Бруммель притворился, что не слышит.
– Так расскажи-ка мне толком, что же произошло. Я хочу докопаться до истины.
Маршалл умерил напор, сам не зная почему. Может быть, из вежливости, а может, он чего-то испугался? Как бы там ни было, он начал свой рассказ, подбирая слова, излагая суть в четкой телеграфной форме, примерно так, как слышал от Бернис, но опуская некоторые детали, которыми она с ним поделилась. Рассказывая, он изучал лицо Бруммеля и внимательно разглядывал его кабинет, фиксируя каждую мелочь обстановки, в том числе и настольный календарь с записями на каждый день. Это происходило автоматически. За время работы в «Нью-Йорк Таймс» он выработал привычку наблюдать и схватывать информацию так, чтобы это было незаметно со стороны. Может быть, он присматривался, потому что не доверял этому человеку? Но если бы и доверял, он все равно всегда и во всем оставался репортером. По обстановке кабинета можно было заключить, что Бруммель – педант. Об этом говорило все, начиная от полированной поверхности стола и кончая стаканчиком с идеально отточенными карандашами.
У стены, там где раньше стоял безобразный массивный мастодонт, красовалась впечатляющая композиция из полок и шкафов мореного дуба с застекленными дверцами и литыми медными ручками.
– Вот как! Ты поднялся в цене, Альф! – иронически произнес Маршалл, кивая в сторону шкафа.
– Нравится?
– Очень. Для чего он тебе?
– Прекрасная замена старому. Я приобрел его, желая показать, что можно сделать, если экономить каждую копейку и не сорить деньгами. Старый меня раздражал. Я считаю, что кабинет должен быть представительным.
– Конечно, конечно. Ух ты, у тебя свой ксерокс…
– Да, и книжные полки с запасом на будущее.
– И запасной телефон?
– Телефон?
– Да, что это там за шнур выходит из стены?
– Это? Это для кофеварки. Ну, так о чем мы говорили?
– О том, что произошло с Бернис… – ответил Маршалл. Он прекрасно умел читать и вверх ногами, и задом наперед и, продолжая рассказ, не сводил глаз с календаря, лежащего на столе. Все места для записей на вторники были пусты, хотя это был рабочий день Бруммеля. Только в один из них была намечена встреча с пастором Янгом, в 14.00.
– Передай привет моему пастору, – спокойно произнес Маршалл, как бы невзначай. Судя по удивленному и в то же время раздраженному взгляду Бруммеля, он сразу понял, что перешел дозволенные границы.
С трудом заставив себя улыбнуться, Альф ответил:
– Ах да, ведь Оливер Янг твой пастор?
– Да, а ты с ним тоже хорошо знаком?
– Нет, не совсем. Мне приходилось с ним встречаться лишь по службе…
– Но ведь ты ходишь в другую церковь, в ту, маленькую?
– "Аштон Комьюнити". Впрочем, продолжай, расскажи до конца.
Маршал заметил, насколько легко можно привести его в замешательство, но ему не хотелось заходить слишком далеко в своих экспериментах. По крайней мере, не сейчас. Журналист подхватил нить рассказа и, вплетя в него мимоходом возмущение Бернис, виртуозно довел повествование до конца. Он обратил внимание на то, что Бруммель разыскал в столе несколько бумаг, которые ему вдруг понадобились, и прикрыл ими календарь.
– Кто был тот индюк, который не удосужился посмотреть удостоверение Бернис? – спросил Маршалл.
– Чужак, он не из нашего участка. Если Бернис назовет его имя или номер полицейской бляхи, я заставлю его ответить за свое поведение. Видишь ли, нам пришлось вызвать подкрепление из Виндзора на время фестиваля. Наши-то прекрасно знают, кто такая Бернис Крюгер, – с неприязнью добавил шериф.
– Но почему бы ей самой не выслушать от тебя все эти оправдания?
Бруммель подался вперед, и лицо его стало очень серьезным:
– Я считаю, что лучше поговорить с тобой, Маршал л, чем заставлять ее еще раз являться в полицию. Полагаю, что ты знаешь, какое горе она перенесла не так давно?
«Ладно, – решил про себя Маршалл, – не знаю, но спрошу тебя».
– Я в городе новый человек, Альф.
– Разве она тебе не рассказывала?
– Но уж ты-то с удовольствием расскажешь? – эти слова вырвались у Маршалла непроизвольно, но он попал в цель.
Бруммель откинулся в кресле, внимательно изучая лицо Маршалла. Хоган же подумал, что совсем не жалеет о сказанном.
«Я уже вне себя, если ты этого еще сам не заметил», – красноречиво говорил его взгляд. Бруммель продолжал:
– Маршалл, я хотел встретиться с тобой лично, потому что хотел… исправить положение.
«Так, послушаем, что ты расскажешь о Бернис. Теперь будь начеку и получше выбирай слова, Бруммель», – подумал Маршалл.
– Да, – Бруммель запнулся, – я думаю, что тебе лучше знать обо всем. Эта информация поможет тебе, когда ты будешь иметь с ней дело. Видишь ли, Бернис Крюгер приехала в Аштон за несколько месяцев до того, как ты купил газету. Она появилась здесь после того, как ее сестра покончила жизнь самоубийством. Сестра училась в университете. Бернис приехала в Аштон горя желанием отомстить, открыв тайну смерти сестры, но… это загадка, на которую, похоже, никогда не найти ответа.
Несколько минут прошло в молчании, потом Маршалл произнес:
– Я этого не знал.
Голос Бруммеля звучал тихо и печально:
– Она была уверена, что дело нечисто, и вела свое расследование весьма напористо.
– У нее репортерский нюх.
– Да, это так. Но, видишь ли, Маршалл… ее арест был унизительной ошибкой. Правду сказать, не думаю, что у нее есть желание снова оказаться в этом заведении. Теперь ты понял?
Маршалл был не совсем уверен, что до конца понял шерифа. Зато он был уверен, что Бруммель чего-то не договаривает. Внезапно журналист почувствовал слабость и был крайне удивлен, куда вдруг подевалась вся его злость. Ведь он знал, что нельзя доверять этой шельме Альфу… или можно? Бруммель лжет, отрицая, что был у палатки… или не лжет? Или я его просто не понял? Или… о чем это мы? Ты что, Хоган, не выспался сегодня?
– Маршалл?
Журналист смотрел в пристальные серые глаза Бруммеля и чувствовал странную отрешенность, какая бывает во сне.
– Маршалл, – произнес Бруммель, – надеюсь, ты понимаешь. Теперь ты все понял, да?
Маршалл сделал над собой усилие, чтобы снова начать думать, и заметил, что ему легче сосредоточиться, если не глядеть Бруммелю в глаза.
– Эээ… – это звучало глупо, но на большее он сейчас был не способен. – Да, конечно, Альф. Я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Ты правильно сделал.
– Но я хочу все исправить до конца, и прежде всего, отношения между нами.
– О, не беспокойся, это не так важно. – Сказав это, Маршалл спросил себя, так ли это на самом деле.
Бруммель осклабился, и его крупные зубы снова выдались вперед:
– Рад это слышать, Маршалл.
– Но ты мог бы ей позвонить, по крайней мере. Бернис нувствует себя глубоко оскорбленной.
– Я позвоню, Маршалл, – Бруммель подался вперед, вцепившись руками в крышку стола и странно улыбаясь. Серые глаза пристально смотрели на журналиста, завораживающе, будто обволакивая сознание. – Маршалл, давай в заключение поговорим о тебе и об этом городе. Мы все очень рады, что ты взял «Кларион» в свои руки. Мы предполагали, что свежая струя в журналистике положительно повлияет на общество. Я могу тебе честно сказать, что прежний главный редактор был… в общем, он портил настроение всему городу… особенно в конце.
Маршалл подумал, что целиком и полностью согласен с шерифом, но промолчал, чувствуя, что сейчас последует продолжение,
– Нам нужен такой человек, как ты, Маршалл, – снова заговорил Бруммель. – Пресса может воздействовать на общество, это всем известно. Поэтому нам необходимо иметь верного человека, который способен использовать эту власть должным образом, для всеобщего блага. Мы все, кто занят на общественной службе, должны служить интересам города и всего человечества. Ты именно такой человек. Ты необходим людям так же, как и мы. – Бруммель нервно провел рукой по волосам. – Понимать, о чем я говорю?