Тьма века сего (СИ)

Эпилог

И рёк тот стриг в печали — доколе мне страдать?
И жажду не водою, но кровью утолять?
И был тут глас негромкий — внимай же мне скорей,
Пока никто у храма не отворил дверей…

Пивная кружка была большой, а стол — крохотным и в самом дальнем и темном углу, и Курт от души надеялся, что выражения его лица не видно другим посетителям. Посетители, впрочем, по сторонам особенно не глядели, а слушали — внимательно и серьезно, кто-то даже кивал, скорбно поджав губы.

…ты думаешь, что душу навеки ты сгубил,
Но знаю я, что веру ты в тайне сохранил.
Хитёр диавол древний, но истина проста —
Его дары ты проклял и не попрал Креста.
Не для тебя геенна и не дождется ад,
Но путь тебе заказан в далекий райский сад.

Сегодня Курт снял фельдрок, утрамбовал его в дорожную сумку, а из сумки извлек многажды порезанную старую куртку и спрятал за ворот Сигнум. В этом маленьком и не слишком чистом кабаке совершенно не хотелось быть объектом внимания, а хотелось перед дальнейшей дорогой посидеть спокойно и выпить пива, не думая о Совете, Риме, императорских и своих проблемах, и даже о службе… Но не сложилось.

Продолжишь путь нелегкий и, облик сохранив,
От Сатаны спасёшься, причастия вкусив.
Спеши, пока есть время и не взошла заря —
Возьми святую чашу скорее с алтаря.
Бери её без страха и жажды не тая —
Вкуси, повелеваю! То — плоть и кровь Моя.

Курт чуть слышно застонал и закатил глаза, снова спрятав лицо за кружкой, и мысленно поставил себе пометку спросить при следующем визите в академию, что это такое было — народное творчество и невесть как просочившаяся информация, или пропагандисты Конгрегации окончательно пошли вразнос.

К счастью, «Балладу о благочестивом стриге» певец вскоре закончил, и Курт выдохнул с облегчением: вторую кружку хотелось все-таки выпить в тишине и покое. Тишина в кабаке — понятие условное, но все же…

— И стриги, да, — донесся до него негромкий голос из-за стола позади. — Стриги у них, вишь. И нравится же это людям, вон, смотри, носами хлюпают.

— Так прощённый стриг же.

— А колдуны? Колдунов себе набрали, умным словом назвали — и думают, что всех провели. У Великого, говорят, самого дочка ведьма.

— У нас в деревне тоже ведьма есть. Хорошая баба, добрая. Помогает всем. Инквизиторы ее проверили, сказали — можно. Они ж людям вреда не причиняют, а кто причиняет, тех инквизиторы все так же ловят.

— Ну да, ну да. Ты уши-то больше развешивай. Им что главное? Чтобы им подчинялись. А вред пусть причиняют, лишь бы причиняли тем, кому надо. Ты думаешь, кто императору Фридриху помог одолеть австрийца? Колдуны! Да там колдуны против колдунов и бились, и у кого они оказались сильнее — тот и победил. Смекаешь? Империя ого-го какая, народу много, вот и колдунов много. А Австрия меньше, и колдунов там меньше нашлось. Вот то-то. Просто инквизиторские колдуны на императорскую власть не покушаются и согласились подчиняться инквизиторам, вот их и не трогают.

— А тебе, штоль, австрийца жалко?

— Мне себя жалко. Детей своих. За веру и державу обидно. Что в Писании сказано? «Ворожеи не оставляй в живых»! То-то. А эти развели тут похабень чародейскую…

— Ну не знаю… Чего за державу обижаться? Державе они плохого не сделали, наоборот. Цены на зерно видел? Давно ль так было-то? И землями вот прирастаем.

— А тебе чего те земли? Австрию на хлеб не намажешь. Это императору она нужна, там рудники серебряные, а нам с нее что? То-то. Попомни мое слово, дурно кончится это все.

— Ну ты как всегда. У тебя всегда все плохо кончается. Ты и про австрийский Крестовый поход так же говорил, а что вышло? Вышло, что промазал. Наши победили.

— Ду-рак ты, — с чувством произнес недовольный голос, и скрипнула ножками по полу скамья. — Пошли-ка отсюдова.

Курт вздохнул.

Посмотрел в спины двух людей, переступивших порог.

Посмотрел с сожалением во вторую кружку, из которой сделал лишь три глотка.

Вздохнул снова, отставил кружку в сторону, поднялся и вышел следом.

* * *

Лис трусил по узкой сумеречной тропке, стараясь держаться ближе к низким веткам плотно стоящих кустов, там, где тень почти скрывала рыжее юркое тело.

Мыши здесь были пуганые, тощие и юркие. Их было мало, ловить их было нелегко, куда сложнее, чем жирных ленивых городских крыс, зато лис, наконец, вспомнил, каково это — по-настоящему охотиться, долго выслеживая добычу и вкладывая силы в каждый бросок. В городе было хорошо, сытно, на боках быстро нарос жирок, лапы довольно скоро забыли, как это — бегать подолгу, не уставая. Здесь он похудел, подобрался, и лапам пришлось многое вспомнить… Однажды в этом лесу он учуял волчий запах издалека и свернул на другую тропку, хотя мог и не сворачивать, но тратить силы на серого мерзавца было не с руки.

Лис обогнул небольшой овражек, пробежал мимо вытянутого, как сосна, дуба, свернул в ельник и уже спокойным шагом направился к домику в окружении малиновых зарослей. На пороге зверек остановился, опустив голову, точно в задумчивости, встряхнулся…

Если бы было кому это увидеть — он увидел бы ветер. Плотный мерцающий вихрь охватил рыжее тельце, скрыв его и будто размазав, будто на свежий рисунок кто-то капнул водой, и контуры поплыли, а краска растеклась по листу…

Человек на пороге еще миг стоял недвижимо, опустив голову, точно в задумчивости, а потом толкнул дверь и вошел.

Внутри он остановился снова, глубоко вдохнул, выдохнул и, медленно пройдя к лежанке у стены, сначала уселся, а после и улегся на нее, подложив руки под голову и глядя в потолок. Мысли в голове неслись галопом, как и всегда после пробежки по лесу, и пришлось приложить усилие, чтобы замедлить их и не дать разбежаться. Но сейчас это хотя бы получается просто и быстро. Сейчас контроль дается куда легче. А ведь едва не утратил его, едва не сорвался… Тогда, в Риме, когда в лисьем облике приходилось бегать днями — однажды поймал себя на мысли, что думает, как зверь, что помнит себя зверем, что чуть не лишился человеческой памяти… Тогда, возвратившись в людской облик, чувствовал себя разбитым и истощенным. Тогда едва не перешел грань, когда восстанавливал силы, выпивая их из прохожих. Знал, что злоупотреблять нельзя, помнил, чем это грозит. Стриги, вервольфы — да что они знают о настоящей цене потери контроля… Тогда удержаться было сложно. Тогда едва сумел. Тогда не перешагнул черту, за которой подстерегает утрата всего — себя самого, разума, силы, жизни, души…

Он прикрыл глаза и снова сосредоточенно перевел дыхание. Что ж, за эти два года вернуться в форму удалось, и это хорошо. С Коссой не срослось, и это плохо; как работодатель он был почти идеален — ровно до того момента, когда решил кормить свое Древо теми, кто под рукой. Проверять, дойдут ли у Коссы руки до него, желания не было, и лучше было довериться инстинкту. Инстинкт не подвел, удалось сделать ноги вовремя, и это хорошо. Империя все-таки добилась своего, всосала Австрию, покорила Рим, закрепилась в Риме, и это плохо. Припрятанный в тайном убежище запас средств на крайний случай цел, и это хорошо.

Но из Италии надо валить. Плохо ли это, Ленца еще не решил.

Январь 2020