Но то, что она «сама придумала» стихи, хорошо. И зря бабушка сердится…
Окна наши заиндевели. В комнатах холодно. Дует с балкона, хотя дверь мы заклеили. Из окон тоже дует. Даже не дует, а несет холодом. Опять, наверно, ветер с нашей стороны.
На улице метель. Или пурга, как ее называют на севере. Но воробьи и голуби все равно крутятся на нашем московском дворе. А на градуснике двадцать семь. Утром было и того больше — тридцать…
Птицы, как люди, разные. Одни улетают на зиму, другие прижились, терпят. Третьим лето некстати: жарко. Четвертым — пойми-разбери…
И люди так же.
Одним зимой весна снится. Другим летом — зима. Есть люди, любящие лето. Есть и такие, которым дороже всего осень. Та самая, которую называют золотой.
Люди, как и птицы, как и времена года. Времена года — разные. И люди — разные. Даже самые еще невзрослые.
Машка моя опять говорит:
— Папочка, скорее бы лето!
— Что-то раньше я не помню, чтоб ты лето любила. Может, из-за школы? Каникул ждешь?
— Раньше не любила, а сейчас люблю!.. А каникулы и зимой бывают, и весной…
Машка — человек серьезный, не под стать своим подружкам по школе, и потому я тоже говорю с ней серьезно.
— А чем сейчас плохо? Разве не лето?
Мы с Машкой в бассейне «Динамо», куда ходим три раза в неделю, Машка плавает второй год после своих неудачных музыкальных и балетных эпопей и, по-моему, давным-давно уже обогнала меня. Я не умею ни брассом, ни кролем, ни на спинке, как умеет она…
Это полезно, думаю я, для закалки полезно.
Я завидую Машке. Если б я так умел плавать, как она, то в сорок первом не тонул бы в Москве-реке. И в сорок пятом в Одере, когда немцы накрыли нас на понтоне, вел бы себя лучше…
А в бассейне сейчас, право, лето. И Машка молчит.
И вдруг говорит о другом:
— Витя все равно лучше меня умеет!
Теперь я пропускаю ее слова мимо ушей. Что Витя! Он старший наш сын — взрослый. Ему — двадцать второй…
— А хочешь, я тебе что-то прочту?
— Что? — спрашиваю я Машку. — То, что в бассейне сейчас придумала?
— Ага!
— Ну давай.
— Слушай:
— Опять о лете? — спрашиваю я.
— Почему о лете? О дождике и о белой курице, — парирует Машка. — А хочешь еще одно — о петухе? Смотри!
— Почему смотри?
— Ну, слушай:
— И это — в бассейне? — спрашиваю я.
— В бассейне… Ну, папочка! — восклицает Машка. — О петухе я просто так придумала. Наверно, потому, что думала о лете. Там у нас, в Переделкине, такой петух был, помнишь? И кроме того (я ж говорил, что Машка — серьезный человек и говорит серьезно!), ты же сам сказал, что тут в бассейне — лето, лето?..
Верно, мне нечего возразить. И о петухе в Переделкине помню, и о лете в бассейне говорил.
Я вытираю Машке мокрые волосы, поправляю сухие трусы, потом кофточку, которая надета, как всегда, сикось-накось.
— А почему тебе медаль «За оборону Москвы» только завтра дадут? — спрашивает Машка.
— Ну потому, что завтра вручение будет…
— Я не про то. У мамы давно такая есть. А у тебя нет!..
— Значит, вспомнили. Лучше поздно, чем никогда. Правда?
— Правда, — соглашается Машка, когда мы выходим на улицу. — Хочешь, я тебе еще одно скажу?
— Что? Только рот закрывай.
— То, что еще в бассейне придумала.
— Ну… У тебя прямо бассейн поэзии!
— Вот, — говорит Машка. — Слушай: