От шока я беззвучно захлопал ртом: просто не мог поверить, что это случилось на самом деле и проклятый калькулятор опять меня подставил. И опять-таки из-за шока я совершил ужасную глупость — выстрелил ещё два раза, сделав поправки вручную и наплевав на показания глючной железки в голове. Мозги работали быстрее, чем палец, и уже в момент второго нажатия на спуск я осознал, что ничего не исправить.
Телевизионщики всполошились, полиция открыла хаотичный огонь по толпе, а кандидат нырнул внутрь бронетранспортёра. Люк захлопнулся — и мой билет в светлое будущее оказался надёжно укрыт за толстым листом стали.
А вот я как раз был беззащитен, как таракан на обеденном столе, и смерть закладывала вираж, визжа винтами и нарезая ломтями горячий африканский воздух. Толкнув ладонями матрас, я взлетел, попутно запутавшись в палатке, и бросился к спасительному выходу. Верней, к месту, где он, по моему мнению, находился, потому что проклятый кусок брезента перекрыл обзор, и я ни хрена не видел.
Вам когда-нибудь стреляли в землю прямо возле пятки? О, это непередаваемое ощущение.
Позади, едва не обжигая затылок, сверху вниз прожужжала очередь, которая врезалась в камень у моих ног. Из-за этого я запаниковал и, заорав что-то нечленораздельное, прыгнул в темнеющий проём двери, с развевающейся плащ-палаткой за спиной, как какой-нибудь сраный супергерой.
Сразу же за дверью меня ждала лестница. Очень укромная лестница, куда наркоманы любили ходить с определёнными надобностями. Поднимался я по ней предельно аккуратно, чтобы ни во что не угодить, зато обратно пролетел, собирая всё, что можно. Прокатившись вниз и чуть не сломав себе шею, я услышал, как по бетонной крыше забарабанили выстрелы автопушки. Сверху посыпались пыль и осколки бетона, и это значило, что валяться тут по уши в дерьме не было времени.
«Только бы не ракеты! — думал я, пока спускался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, — бодрый и резвый, как шестнадцатилетний юноша. — Только бы не ракеты!..»
Но, разумеется, было глупо надеяться на то, что пилот боевого вертолёта позабудет о тяжёлой артиллерии. Поэтому вместо того, чтобы покинуть здание как нормальный человек, я изо всех своих старческих сил мчался, сбивая на ходу консервные банки и отфутболивая бутылки, к окну. В вонючей темноте оно ярко-ярко, как маяк, и я бежал к нему так, как покойники бегут на свет ламп реанимации.
За спиной оглушительно грохнуло. Спину опалил огонь, в тело ударили осколки, а поток раскалённого воздуха подхватил меня и понёс вперёд — туда, куда я так сильно стремился. Я визжал от ужаса, как девчонка, представляя, как со всего размаху, не сгруппировавшись, падаю на чьё-нибудь жилище внизу. Впрочем, реальность быстро догоняла воображение: вот за мной складывается дом, и падают бетонные плиты; вот я вылетаю в окно и передо мной простирается неуютная пустота, вот… Вот шею что-то сдавливает и не даёт двигаться дальше: я падаю, и над головой проносятся куски камня и горящего мусора.
Но падать тоже пришлось недолго: шею вновь сдавило, да так, что от боли потемнело в глазах, и я повис на грёбаной горящей плащ-палатке на высоте третьего этажа. Из-за удушья и контузии мозги работали очень туго, но я помнил, что где-то на поясе есть нож: им я и собрался воспользоваться. Вытащил из ножен и поднёс к ткани, но полоснуть так и не получилось: дом сотряс ещё один взрыв, и он был куда сильнее, чем первый.
Меня подбросило, закрутило и запустило в новый полёт.
Со стороны это, должно быть, смотрелось забавно: несущийся по воздуху и орущий на высокой ноте горящий шар, но мне было не до смеха. Всё кружилось, я окончательно перестал понимать, где верх, где низ, и хоть какая-то определённость наступила в тот момент, когда я на этот самый низ шмякнулся.
Хрустнули доски, затрещала ткань, заскрипело железо, а нейро-регулятор милосердно приглушил жуткую боль. Я проломил своей хилой тушкой крышу лачуги, но не остановился, а по инерции отскочил дальше, как мячик. Смял стену, потом ещё одну, опрокинул стеллаж, откуда на меня посыпался хлам, раздавил коробки, вляпался в какую-то слизь и наконец-то остановился.
Пара мгновений тишины.
Потом ещё пара.
Я позволил себе выдохнуть.
Крыша (хотя назвать простой лист гофрированного металла крышей — означало бы сделать последнему комплимент) накренилась и со скрежетом свалилась, чуть не отдавив мне ноги и открыв вид на небо.
И в этом небе я увидел вертолёты, которые разворачивались для возврата на базу.