Парень носом вертит:
— Да что, ребята, за жидов засыпался!
— Как так?
— Да так. Слыхали, — говорит, — про праздничек возле дома Кузнеца, возле забастовщиков?
— Это, когда драчишка-то там была?
— Да! Ну, вот, припаяли меня. Объявляют: ты убил Винеров этих, жиденят, значит... Ну и забарабали!
Наши услыхали про это дело — виду никакого не подали. Которые посолиднее, еще кой-о-чем порасспрошали парня. Вызнали у него, что могли, да в угол, на совет.
А мы тогда, сам знаешь, всей душой за забастовщиков были. По первости мы так полагали: добьетесь вы свободы, значит, будет она для всех, значит, и для нас... Конечно, вышло оно по-другому. Ну, да дело не в этом...
Так, значит, посоветовались которые постарше, посолиднее, потом устроили так, чтоб парень этот из камеры в коридор вышел, а чтоб иные не рыпались, не совались — отвлекли их кой-чем.
И, как только вышел он в коридор, накинули ему этак легонько бушлат чей-то на голову, прижали к полу, вытянули получше, рубаху на груди подняли, чтоб грудь голая была. И был у нас мастак один по второй (а, может быть, и по третьей) судимости, специялист он был в таком деле. Был у него запасен кирпичик, полотенцем обвернутый. Встал он на колени возле парня этого, поднял обеими руками кирпичик над голою грудью. А остальные держут парня, прижали плотно к полу спиной, руки расправили, ноги вытянули, голову бушлатом зажали, чтоб не орал.
Ну, поднял, значит, специялист наш кирпичик и —
— Господи, благослови!
— Тенькнул раз единый прямо супротив сердца. Так дух сразу и вышел...
Самый это верный способ. Смерть легкая и следов для докторов никаких не полагается»...
Я вспомнил авторитетное утверждение протокола судебно-медицинского вскрытия:
«Найденные на теле кровоподтеки... причиной смерти Федора Ульянова быть не могли»...
Так арестанты иркутского тюремного замка из солидарности с забастовкой, с революционерами и революцией казнили убийцу революционеров — по своему усмотрению, своим приговором и по своему способу...