— Абсолютно. А что случилось?
— Буду с вами откровенна. Нужно, чтобы вы дали заключение о том, что на протяжении двух последних лет она у вас наблюдалась и в ее поведении были замечены, скажем так, некоторые странности, сопровождаемые проявлением немотивированной агрессии. Главное, что Марьяна Игоревна представляет реальную опасность для других жильцов пансионата. Конечно, решающей роли ваше заключение не сыграет, но будет небесполезно. Разумеется, это не бесплатно. Вот небольшое вознаграждение.
Она пододвинула ко мне конверт. В левом верхнем углу мирно улыбался молодой розовощекий боец в каске, с автоматом в руках, а ниже — букет гвоздик, перевязанный ленточкой, и надпись: 9 мая.
— Зачем вам это, Ироида Евгеньевна?
— Да обычное дело. Старуха приехала сюда как бы временно, ну, и теперь ей взбрело в голову обратно, а там, в ее квартире, дочь с мужем и двумя детьми. Сами подумайте, зачем им бабка? Тем более что характер у нее, вы, наверное, уже заметили, склочный. Вот и решили переправить старуху в психиатрическую клинику, разумеется, хорошую.
— Понятно…
— Я так и думала, что вы все поймете. Дело-то житейское. Как напишете — сразу ко мне, ладно?
— Я не буду ничего писать, — отодвинула от себя конверт.
— Что значит — не будете? — опешила заведующая.
— Не буду, и все.
— Но — почему?
— Я же сказала: мадам Марьяна психически здорова.
Ироида посмотрела на меня с каким-то презрительным сожалением — так смотрят на даунов:
— Зря вы это делаете, Анастасия Александровна. Я считала вас умнее. Бабку все равно упекут, и без вас. А вы только деньги теряете. Зря. Надеюсь, у вас хотя бы хватит ума не трезвонить о нашем разговоре направо и налево? И кстати… Думаю, после выхода из декрета вам лучше будет подыскать себе другое место работы.
Надо доделать стенд памяти. Вот она, мадам Марьяна, протягивает запретное яблоко моряку. Рано или поздно он его надкусит. И тогда все вновь пойдет по известному библейскому сценарию: грехопадение, изгнание из рая, тяжкая жизнь на Земле…
Какая мне, в сущности, разница — будет старуха сплетничать здесь или в психушке? И права Ироида: если дочь решила, все равно упечет. А я лишусь интересной работы с приличной зарплатой. Ну и пусть. «Адам и Ева» — подписала под снимком моряка и Марьяны. «Ожидание» — назвала фото задумчиво сидящей у окна Светланы Сергеевны. «Узор для внуков» — подпись под вяжущей Антониной Андреевной. Вскоре все фотографии приобрели названия. Взяла ватман, кнопки, понесла вниз.
Раз в месяц стенд предполагалось обновлять, вывешивать новые фотографии. Только через два месяца мне уходить, и кто этим будет заниматься? Вряд ли я вернусь сюда.
— Анастасия Александровна, вы сегодня еще принимаете? — передо мной худой дедок с оттопыренными ушами в обвислых хлопчатобумажных трико.
Он никогда раньше не заходил. Из сорока шести обитателей пансионата мой кабинет за два года работы посещали не больше двадцати человек.
— Конечно. Пойдемте.
— Меня зовут Юрий Андреевич. И я… Я хотел поговорить с вами, — бормотал дед, поднимаясь по лестнице, — много времени у вас не отниму…
— Проходите, пожалуйста, — открыла я кабинет, садитесь вот сюда, Юрий Андреевич. Времени у нас предостаточно. Рассказывайте и не торопитесь.
— Ух, запыхался. Глядите — опять снег пошел… — Посетитель нервно потер седую, мягкую на вид щетину. — Я, знаете, лето больше люблю. Тепло. Хотя, конечно, и комары… Да-а-а… Я вот по какому поводу. Переживаю я, Анастасия Александровна. Смотрю «Новости» — и переживаю. За что же мы в Великую Отечественную воевали-то? Что же с Россией сделали, а? Ну, в девяносто первом растащили ее по кусочкам, и что? Лучше, что ли, тем, которые отделились, жить стало? И все они нас ненавидят. Вы меня извините, Анастасия Александровна, если я не по делу говорю, только накипело — во как! — Старик резанул ладонью воздух на уровне шеи. — Ведь что творится? Сначала война в Чечне, потом Грузия с Осетией, теперь кризис этот финансовый, с газом на Украине черт-те что, а дальше — конец света? И это называется мирное время!
— Юрий Андреевич, я тоже очень переживаю за нашу страну. Но скажите, пожалуйста, вас лично что-нибудь беспокоит?
— Да вот это самое и беспокоит! Лично! Великая же держава была, а что стало? Обидно. Сталин, скажем. Для нас он как святой для верующих был. А потом — бац! — культ личности, деспот, тиран, в лагерях народ гноил… Как это понимать? История сама себя перевирает. И нас, дураков, за нос водит. Даже свидетели событий после не могут разобраться, как все на самом деле было. Вот штука какая… А вы, молодое поколение, как относитесь к Сталину?