— При всем старании за день не управиться, — возразил Николай.
— Какой же выход?
— Надо мерекать, как ты сказал! — Николай недовольно смотрел на реку. Неожиданно вспомнил, как однажды варил лестницу для перехода через шлейфы. Два стояка вверх и ступенька. Может, и теперь надо варить переходное колено? Первый конец вырвется из воды. Потом они передвинут ящик и сварят второй стояк. А сама труба окажется сверху воды.
Монетов быстро пересказал свою задумку бригадиру водолазов.
— Молоток ты, Монетов, — бригадир похлопал зардевшегося парня по плечу. — Пойду доложу начальству.
Сашко подошел к палатке. Постоял, прислушиваясь к громкому храпу.
— Кого ищешь, царь Нептун? — спросил Пядышев.
— Ваш Викторенко назвал дедом, а ты царем, — заметил с усмешкой Сашко и объяснил, зачем ищет Викторенко.
— Царь отменяется. Будешь Дедом Черномором. Тоже хорошая личность, — сказал для начала Пядышев. — Будить начальство не будем. Ответственность беру на себя. Варите, — приказным тоном закончил Сергей.
Тяжелый гул тракторного мотора и громкие голоса людей разбудили Викторенко. Он оторопело смотрел на появившийся трактор, раскатанные катушки.
— Звери, что тут делается? Почему меня не разбудили?
— Иван Спиридонович, — сказал Пядышев. — А зачем каждую минуту дергать начальство?
— Сейчас у нас такой случай, когда начальству не положено спать. Докладывайте, Пядышев, обстановку.
— Завтра все будет путем, — ответил за Пядышева Черномор. — Все будет путем!
Викторенко вместе с Пядышевым пошли к месту работ, прикидывая сроки возможной задержки.
Закрутила Викторенко работа. Не заметил, как в полную силу вошла зима и прибавились новые заботы. Снег щедро выбелил тайгу и тундру. Сугробы завалили подходы к сосновому бору около реки, скрыв следы пожара и разыгравшейся трагедии. Но память все настойчивее возвращала Ивана к страшному воскресенью. «В воскресенье мы встретимся! Ты слышишь, в воскресенье!» — до сих пор он ловил срывающийся шепот Ларисы. Она становилась ему все дороже и любимее, и все острее чувствовал свое одиночество.
Лебедушкины давно уже обжили свой балок. «Теремок счастья» — так окрестили в поселке комсомольский подарок. Чаепития теперь устраивали не в столовой, а у молодоженов. Приходили с пакетами конфет или печенья, хотя знали, что у Юли Зимницы есть что подать к столу.
— Славик!
— Юрка!
— Николай! — радостно встречала хозяйка. Для каждого хлопца у Юли находилось приветливое слово и добрая улыбка. Молодая женщина оказалась на редкость мастерицей. Борщи варила с затолочкой старого сала, а особенно славилась пирогами. В последнее время на ее лице появилось что-то новое. Изменились заметно походка и движения. Губы припухли, и сама она заметно округлилась.
Касьян Лебедушкин сиял от радости, но тайну жены не выдавал.
В каждый приход к Лебедушкиным Викторенко убеждался, что у молодых все сладилось. Юля все больше привязывалась к мужу, словно открыла в нем что-то совершенно новое. И что бы она теперь ни делала, разговаривала ли со знакомыми, принимала ли гостей, накрывала на стол, изумление не сходило с ее лица. Стараясь выразить свою радость, она ловила пальцы мужа, заглядывала ему в глаза.
Вернувшись от Лебедушкиных, как всегда, поздно, Викторенко засел за чертежную доску. Высокий край ее упирался в стену балка. Подымая голову, он видел перед собой карточку Ларисы. Фотографу удалось поймать улыбку, которую девушка часто прятала. А теперь вот осталась от нее одна улыбка.
За стеной пела пурга. Балок раскачивало, и он тихо стонал. В завывании ветра слышались безысходная тоска и скорбь. От раскалившейся чугунной печки несло теплом, но Викторенко знобило. Он с трудом добрался сегодня до балка, торя сугробы унтами. А утром снова пробивать тропу по целине, и так каждый день, пока пурга не прекратится.
От дрожания чертежной доски ломались карандаши. Иван нетерпеливо затачивал их и продолжал работу. А успеха не было. Он смотрел на фотографию Ларисы, мысленно разговаривал с ней. «Проклятая тропа!» — твердил он теперь, ругая себя за мальчишество, ненужную романтику: хотел повторить первую встречу. А она не стала даже последней. Он не мог видеть обгоревшее тело любимой девушки. Не было и похорон. Гроб с телом Ларисы увезли родители.
Золя Железкина жалела Викторенко. Но верная памяти подруги, боялась оскорбить его проявлением заботы. А что в заботе он нуждался, Золя чувствовала. Но не знала, как вести себя.