Майор расстрелял магазин и потянулся к подсумку. Я дал очередь вправо, очередь влево и крикнул ему:
— Майор, ты ранен?
— Уходите, тараканы беременные! — заорал майор. — Копаетесь, бл...дь! Я кого здесь прикрываю?!
Он вскинул автомат и застрочил по противнику. Пока он расстреливал еще тридцать патронов, я подобрался почти к самой гряде и снова залег, чтобы он мог перезарядить. Но второй раз перезарядить ему не дали. Пуля попала в голову, сбила лихую наутюженную пилотку с кантом, с которой майор не расставался ни на секунду; майор откинулся навзничь, и я увидел его лицо с черной пробоиной на месте носа. Он еще хрипел какие-то ругательства, но руки уже крючила предсмертная судорога. Не дохрипев последнего слова, он затих.
Я дал еще одну очередь и рванул к гряде, ребята уже добрались до нее и оттуда прикрывали мой подъем. За грядой нам было полегче. Мы рассредоточились цепью и поползли за камешками, приближаясь к склону Круглого Явирныка. Впереди было еще одно открытое место, но небольшое, на одну перебежку. Вчетвером, попеременно друг друга прикрывая, его можно преодолеть с относительно небольшим риском. Первыми должны были идти мы с Бородой, а потом прикрыть Артиста с Боцманом из-за склона горы. Там кончались голые камни, кончались Горганы. Там тоже шел сплошной камень, но он уже был сцеплен грунтом. Там можно было быстро спуститься к лесу, пока противник не займет высоту.
Но и хорошие планы в военное время не всегда сбываются. Я немного обогнал Бороду, стремясь как можно быстрее занять позицию. Тогда нетренированный Борода смог бы подниматься с меньшим риском, его прикрывали бы уже три ствола. Но когда я добрался до безопасного места, Борода ткнулся в камни, разбрызгав кровь. Автомат лязгнул по камням и соскользнул вниз. Убит? В любом случае в этом нужно было убедиться. Еще в войну у разведчиков действовало жесткое, но необходимое в военных условиях правило. К примеру, двое возвращаются с задания. Один ранен, идти не может. Враг идет по пятам. От разведданных, которые есть у группы, зависят жизни сотен, тысяч, а может быть, и десятков тысяч наших солдат. Расчет жестокий, но простой: они стоят дороже жизни одного разведчика. Вывод: раненый должен остаться... Так было, есть и будет при выполнении всех особо важных заданий. Но только не с моей группой. А Борода, хоть и на время, стал членом моей группы. Как и спивающийся майор, застрявший в армии чужой ему страны. Но в смерти майора я был уверен, а Борода вполне мог быть только ранен.
Времени у нас было в обрез — противник медленно, но верно подбирался к нашим позициям. Я крикнул:
— Артист, прикрывай! Боцман, тащи Бороду!
Я прикрывал их с верхней позиции, Артист с нижней. Больше всех рисковал Боцман. Он мог надеяться только на нашу внимательность. Мы должны были охватывать взглядом всю вражескую цепь и бить туда, где намечалось любое, даже еле заметное шевеление. Я сконцентрировал все внимание на левом фланге противника, от нас правом. Артист, не сговариваясь со мной, но чувствуя особенности моей и своей позиций, занялся другим флангом. Наконец Боцман дотащил бесчувственного Бороду до моего укрытия. Даже автомат прихватил попутно, не поленился.
Борода был жив. Боцман подключился к прикрытию, и мы с ним вдвоем дали возможность подняться и Артисту. Артист сменил Боцмана, который занялся Бородой. Вообще-то давно пора было ломить что есть духу вниз по склону. Но пробитый пулей Борода ломить не мог, а оставить его я не считал возможным. Боцман полил его водой, и Борода пришел в чувство. Он был ранен в спину, пуля пробила ему левый бок. Если бы пробила правый, то задела бы печень и мы его уже не откачали бы. А так он, видимо, потерял сознание от шока. Боцман достал перевязочный пакет, быстро и умело наложил тугую повязку, и Борода попробовал встать. Оказалось, он может даже идти. В конце концов, он закинул руку Боцману на шею, и так вдвоем они стали спускаться.
Когда расстояние до противника было оценено мной как критическое, мы с Артистом отвалили от прикрывавших нас камней и покатились вниз. Мы быстро догнали Боцмана с повисшим на нем Бородой. Я поднырнул под другую руку раненого, и вдвоем мы поволокли его к спасительному лесу. Борода кривился и кряхтел, но изо всех сил старался помогать нам, перебирая ногами. Наконец он сказал:
— Пустите, я сам пойду.
И в самом деле, кровотечение у него ослабло, а вися на мне, он делал только хуже своему пробитому боку. Его шатало, но Боцман держал Андрея за правую руку, и он даже почти не спотыкался. В таком порядке мы успели дойти до первых деревьев, когда из-за оставленного нами склона выкатили бандиты. Пришлось снова упасть и отстреливаться.
Мы отстреливались и отползали ниже, в лес. Из-за склона по нам били несколько человек, но выйти из-за укрытия не решались. Впрочем, им это и не было нужно. Вскоре нас должны были обойти с флангов и взять в клещи. Единственное, что могло нас спасти, — это немедленное бегство в лес. Я знал, что любой из моих ребят с такой же раной, как у Бороды, мог еще какое-то время бегать, пока не свалится. Но может ли это Борода? Оказалось, может. Он сам прекрасно оценивал обстановку — отполз к толстой сосне, поднялся на ноги, постоял, привалившись к ней спиной, несколько секунд, и крикнул:
— Побежали!
И побежал сам. На ходу Боцман отобрал у него автомат, а Артист помпу. Бежать быстро по каменистому грунту все равно было невозможно, и Борода не отставал. Он хрипел и обливался потом, но держался. Мы переходили со склона на склон, все время спускаясь вниз. Идеально было бы выбраться на какую-нибудь дорогу и тормознуть автомобиль. Но какие здесь к черту могли быть дороги!