Выходит, точкой ветвления была ситуация принятия решения. Слушая дядю, я параллельно вспоминал, что очень серьёзно колебался, решая вместе с мамой, идти мне в 11 класс или поступать в колледж. В итоге, обдумав и взвесив все «за» и «против» и поняв, что запуталась, мать, как обычно, попыталась спихнуть эту ответственность на отца, а отец, как и следовало ожидать, сказал что я уже взрослый и могу решать самостоятельно. Помнится, он часто говорил такое, когда дело касалось моего принятия решений, причём было это и в начальной, и в старшей школе. И всегда я был «взрослым». Даже в десять лет. Эх, любил я отца, очень любил!
Так вот, ничего толком не решив, родители тогда предоставили мне самому возможность выбирать, оставаться в школе или поступать. И то и другое решение сопровождал страх. Я боялся, что не потяну 11 класс и провалю единый экзамен. В то же время я боялся и неопределённости, смены коллектива, всего нового, что сопутствовало бы уходу из школы и поступлению в колледж.
И вот оно! В памяти всплыла картинка того, как я всё-таки решаю идти в колледж, в надежде, что это будет проще дальнейшего обучения в школе. Всё, что я хорошо умел — это считать, экономика и математика были едва ли не единственными предметами, доставлявшими мне удовольствие. А значит, пойти на экономиста означало избавить себя от целого ряда мучений, связанных с гуманитарными предметами. Именно так я думал тогда.
Но, о чудо, в памяти моей возникло то, чего там никогда не было — воспоминание о том, как я принимаю ровно противоположное решение! Сказался и страх всего нового, и надежда на взаимность Алёнки Ивановой, которую я тогда любил и которая оставалась учиться до 11 класса. Да, это было не просто мимолётным образом из другой реальности, это было по-настоящему! Я чётко ощутил все чувства, которые прочувствовал тогда, будто бы это было пять минут назад. Потом в голове возникло ощущение раздвоенности — я ясно и чётко помнил оба своих решения, и решение поступить в колледж, и решение остаться в школе. Оба события были как-то взаимосвязаны, как бы вплетены друг в друга так, что невообразимым образом казалось, будто бы это одно событие. По телу прошла волна дрожи и нервных импульсов, и я едва сдержался, чтобы не показать это дяде. Я понял: это точка ветвления! Эх, если бы я знал, куда приведёт меня этот выбор... Радует одно, настоящий Константин Запольский сделал тогда правильный выбор. Жаль, что ему пришлось сбежать из той реальности, которую он для себя выстроил там...
Дядя рассказал практически всё, что знает. Под конец сказал мне, что я очень сильно изменился, разговариваю совершенно иначе, на вид я вообще другой человек. Посоветовал сходить в церковь, потому как, мало ли что. Даже посоветовал знакомого священника. Я вежливо отказал, вспомнив мимоходом ту самую церковь «общины» и посмеявшись про себя: «Оказался я тут в церкви недавно, не помогло, чудом жив остался!». Психолог всё же предпочтительнее. Но мне он не нужен, я же не сумасшедший, я просто из другой реальности. Настя подтвердила бы...
- Дядь Миш! - улыбнулся я, дослушав его до конца.
- Что, Костик? - улыбнулся он в ответ, и я почувствовал, что он действительно любит своего племянника. Я подумал, что это странно, и что раньше я чувств и эмоций других людей по отношению к себе так глубоко не воспринимал и не чувствовал.
- Расскажи, пожалуйста, как всё было тогда, в этот день! - попросил я и махнул рукой в сторону центральной площади, где ещё гремел концерт.
- Ты про Россию?
- Ага.
- Что, тоже не помнишь? - с сожалением посмотрел на меня он.
- Не помню. - печально ответил я.
- Плохо, надеюсь, что вспомнишь. Это был настоящий праздник. Русских везде с цветами встречали… Тебе всё с начала рассказывать?
- Да, всё точно так же, с начала и до конца. - подтвердил я.
Дядя начал с майдана. Уточнил, помню ли я, что западенцы нас не любят. Я сказал, что помню, и даже майдан частично помню, но попросил продолжать.
Дядя поведал мне, что когда очередной разводняк под видом революции в Киеве закончился, и страну сдали штатам с потрохами, нацисты начали отправлять так называемые «поезда дружбы» во все города и населённые пункты, которые подозревались в симпатиях к русским. В Харьков отправляли тоже. Были драки, были патрули, выходившие дежурить, дабы не подпустить «нациков» к памятникам. Особенно любили валить памятники Ленину. Были столкновения, полиция бездействовала, зная что новая власть, чуть что, и их самих раздавит. Дядя и многие другие горожане участвовали тогда в народном ополчении и патрулировали улицы, дабы не допустить провокаций и сносов.