Да, по его просьбам замполит, то есть, замкомполка по работе с личным составом, периодически звонил в СИЗО, узнавал о здоровье, настроении, просил контролировать и, по возможности, защищать "детей" от блататы. И после каждого такого звонка в доходчивых выражениях объяснял Славке, насколько ему нужны чужие проблемы. Однако через восемь-десять дней опять обречённо звонил и узнавал, просил контролировать и, по возможности, защищать.
- Черкасов, а самое заклёпистое в этой ситуации то, что я уже заранее знаю, что добром твои ходатайства не закончатся. Опыт психолога и интуиция милиционера подсказывают, что рано или поздно и сам ты преступишь закон на почве этой вот "национальной неприязни". Заразная она штука, типа туберкулёза. А если, вдобавок, тут амуры крылышками бяк-бяк-бяк.... Но почему, спрашивается, если я это знаю, всё же сую свой палец в мясорубку? Как ты думаешь?
Славка смотрел в одутловатое, веснушчатое лицо с тёмно-рыжими усами и думал: ну какой же замполит мировой мужик, настоящий слуга царю, отец солдатам, такие никогда никого из своих не сдают. Поэтому редко поднимаются выше майора.
- А, скорее всего, вы, Виктор Иванович, и сами этим больны.
- Молчать! Марш из кабинета!
Опыт психолога и интуиция милиционера не подвели: неделю назад, когда остановленные около семидесятой школы для поверхностного досмотра цыгане начали совсем уже вызывающе дерзить, Славка схватил за синий мохеровый шарф самого крупного и, под визги и вопли подряд беременных многодетных матерей, несколько раз всадил кулак в пенящиеся кровью золотые зубы. Лейкопластырь с костяшек быстро отклеивался, комвзвода никак не мог употребить хоть одно литературное слово, его рыку тенористым эхом вторил комроты, комбат молча синел своим очень выпуклым лицом, а замполит издалека разводил руками. Заявление потерпевшего покрыли объяснительной, и тощая чёрная папочка двинулась по инстанциям.
- Черкасов, я ж тебе говорил, практически пророчил? Даже скучно стало, когда узнал. Как же так - при стольких свидетелях милиционер избивает гражданина? Какого-такого наркоторговца, от каких-таких школьников это известно? Где изъятые вещдоки? А без них всё только недоказуемая лирика. И что ты при избиении гражданина говорил про обезьян и смуглый цвет его ягодиц? Теперь дело о "национальной неприязни" вряд ли ограничится внутренним расследованием со взысканием. Да и что с тебя взыскивать? Лычку? Ох, сколько ж мне всё за вас, олухов, терпеть? Когда ж, наконец, на заслуженную пенсию, огурцы, перцы и георгины выращивать? Поверь, я таких бы, как ты м... чудаков, собственными руками. Вот этими руками бы п... порол. Но, Черкасов, ты ведь наверняка надеешься на то, что дуракам везёт, а счастье улыбается влюблённым? Что ж, бывает такое, случается, к сожалению. И поэтому ты, вместо психиатрического освидетельствования, сейчас немедленно побежишь, нет - полетишь в штаб, а в полёте изысканным почерком начертаешь рапорт о страстном желании отправиться в командировку по поддержанию правопорядка на территории Чеченской республики. Ну, и что с того, что наши уже давно отправлены, ты придаёшься ОМОНу. Черкасов, бегом - марш!
Поднявшись с Сашей через воняющую кошатиной черноту подъезда, Славка заходить категорически отказался. Завтра, завтра у них будет целый день, и потом ещё день, а сегодняшний вечер он обещал матери. Вот-вот - "вечер"! Вспомнил о сыновнем долге ровно в двенадцать.
Почти бегом закосил круг площади Станиславского, знакомыми с детсадовского возраста дворами выскользнул на Плахотного. Гребешок серых серийных панелек, за которыми по ту сторону трамвайной линии рассыпался частный сектор, отблёскивал слепой сплошью спящих стёкол, и только у них на кухне ярко желтел ещё бабушкин абажур. Мама, наверное, и не ужинала.
Странно, но Вера Павловна словно даже обрадовалась, узнав, что проступок сына обернулся шестимесячной командировкой: "война там уже кончилась"... "проверите свои чувства"... "сам на свадьбу заработаешь". И все эти дни держалась молодцом, совсем не как тогда, когда его забирали в армию. Вот и сейчас она кормила его на третий раз разогретыми котлетами с жареной картошкой, подливая в чай побольше молока, подвигала конфеты, кусочки вафельного тортика, и самозабвенно говорила, говорила. О том, что в следующем месяце она рассчитается с кредитом за холодильник и можно будет взять микроволновку, о том, что в подъезде опять выломали замок и исписали гадостями дверь у соседей, и о возможном госзаказе для их Сиблитмаша. И про то, как Путин в Берлине опять "им" всё прямо высказал, а Европарламент ответно пригласил латышей... куда-то... туда.... Славка слушал, слушал и придремал. Растолканный, в раскачку добрёл до диван-кровати, как-то разделся и рухнул поверх одеяла. Вера Павловна попыталась его укрыть, потом выключила свет. Но сразу не вышла, а, крестно зажав ладошками рот и раскачиваясь, смотрела на не вмещающееся в длину большое сильное тело своего "мальчика", на его высоко выстриженный затылок, упавшую на пол руку с зажатым мобильным телефоном.
Уличный фонарь косо делил комнату на неравные части. По стене над диваном сплошь пестрели плакаты и постеры с лохматыми кожаными и татуированными гитаристами. Из её молодости узнаваемы только "Deep Purple" и "Scorpions", остальное уже Славкино. На светлополированном столе, за которым с окончания школы никто почти и не сидел, вокруг переносного проигрывателя теснились стопки дисков, ворохи глянцево пустых журналов с суперменами и красавицами, но тут же рядом белели разворотами реально читаемые "Основы юриспруденции" и "История Государства Российского". И серебристо поблёскивал скрученный пружинный эспандер.
С противоположной стены, из-за шифоньера на Веру Павловну внимательно скосил свои карие очи поручик Михаил Юрьевич. Этот портрет-копия - единственная память об отце, художнике-проектировщике с их КБ. Сколько ж тогда подруги учили и вразумляли - мол, какой-никакой, а мужик, муж, где лучше-то? У каждой дома своё, но терпят же все, а она вдруг на такое - разводиться! Чем только не пугали, чего не пророчили. Но, ничего, и одна справилась, вырастила сыночка, подняла красавца и богатыря, и ещё, Бог даст, выучит. Станет её мальчик прокурором, будет расследовать самые запутанные преступления, как мечтает, - она ведь всё на это отдаст, верёвкой сплетётся, а выучит, лишь бы поступил.
И, ох, как же только его увлечение некстати! Эта девочка... ну, да, она и хорошая, и милая, и умненькая, но... не вовремя. Вот закончил бы пару курсов, тогда б.... Однако в лоб об этом сейчас нельзя, только хуже получится, сейчас он всё равно ничего не услышит. Ладно, авось, небось, да как-нибудь. Пусть съездит на полгода, глядишь, время что и подправит. Там-то теперь нет войны, теперь не так опасно.
Мобильник с выключенным звуком зазудел, заёрзал, пытаясь вырваться из ответно напрягшихся пальцев.
- Да, Саша, да.
- Ты спал?
- Не. Не помню. - Голос прорезался не сразу.
- А я вот что подумала: ты завтра весь день занят?
- Сейчас соображу. С утра самое приятное - получить командировочные. Потом на склад, собрать амуницию: форму, бельё, обувки, ну, бронник там, каску, разгрузку. Спальник у меня свой новый.
- Это всё долго?
- Не знаю. Ладно, могу завтра только денежки получить. А снаряжусь послезавтра.