А покупатели шли и шли по улицам. Времени оставалось все меньше. Специалисты по сбыту и рекламе, которые добрый месяц не имели ни минуты отдыха, теперь напивались в своих конторах. А люди, попавшие в коммерческий водоворот, не шедший ни в какое сравнение со скромным событием в Вифлееме, которое, собственно, и праздновалось ныне, спешили, волновались, удивлялись и радовались.
Достаточно ли хорош подарок для Джозефины? Всем ли отправлены рождественские открытки? Не купить ли елку?
И за всем этим, несмотря на заговор рекламных агентов, несмотря на чудовищные коммерческие гонки, пряталось что-то еще. Это было чувство, которое многие люди не могли бы описать, даже если бы и захотели. Чувство, что наступает Рождество. Праздник. Глядя на яркие электрические огни и на Санта Клаусов с накладными белыми бородами, многие чувствовали совсем не то, что имели в виду рекламные агенты. Их пронизывала радость, доброта и желание жить. И всем этим они были обязаны Рождеству.
Город был пьян и встревожен, улицы забиты покупателями, и бетонные громады, на чей-то взгляд, может, и выглядели холодными и недоступными, – но это был самый лучший город в мире в лучшем своем рождественском наряде.
– Это Дэнни Гимп, – сказал мужской голос дежурному сержанту. – Я хочу поговорить с детективом Кареллой.
Дежурный сержант не любил осведомителей. Он знал, что от Дэнни Гимпа часто поступают ценные сведения, но считал всех осведомителей грязными типами и брезговал говорить с ними, даже по телефону.
– Детектива Кареллы здесь нет, – ответил в трубку дежурный сержант.
– А где я могу найти его?
Дэнни был полицейским осведомителем с незапамятных времен. Он ясно понимал, что за длинный язык в преступном мире по головке не гладят, но остракизм коллег его не смущал. Дэнни зарабатывал себе на жизнь осведомительством и, что самое любопытное, любил помогать полиции. В детстве он болел полиомиелитом и с тех пор немного хромал. Его настоящая фамилия была Нельсон, но об этом почти никто не знал, и даже почту ему доставляли на имя Дэнни Гимпа. Ему перевалило за сорок, это был маленький человечек, больше похожий на подростка, чем на взрослого мужчину. Голос у него был тонкий и пронзительный, а лицо почти без морщин и всяких других признаков возраста. Хотя он охотно помогал полиции, самих полицейских жаловал не особенно и любил только одного из них – Стива Кареллу.
– Зачем он тебе? – спросил дежурный сержант.
– У меня есть кое-что для него.
– Что именно?
– Что-то я не помню, чтобы тебя перевели в следственный отдел, – уклонился от ответа Дэнни.
– Если хочешь поязвить, стукач, то вешай трубку.
– Я хочу поговорить с Кареллой, – настаивал Дэнни. – Ты передашь ему, что я звонил?
– Карелле сейчас не до передач, – сказал дежурный сержант.
– Что это значит?
– Сегодня днем в него стреляли. Он умирает.
– Что?
– Что слышал.
– Что? – повторил ошарашенный Дэнни. – В Стива... Ты не шутишь?
– Не шучу.
– Кто стрелял в него?
– Мы и сами хотели бы знать.
– Где он?
– В городской больнице. Можешь не ходить туда. Он в реанимации, и я сомневаюсь, что ему позволят беседовать с осведомителями.
– Он не умирает, – сказал Дэнни, словно убеждая самого себя. – Слушай, ведь он не умирает, правда?
– Его нашли почти замерзшим, и крови он потерял очень много. В него накачивают плазму, но в груди три дырки, так что дела его плохи.
– Слушай, – пробормотал Дэнни. – Боже мой.
Он замолчал.
– Ты закончил, стукач?
– Нет еще... В городской больнице, говоришь?
– Повторяю тебе, не трать время. Там и так половина следственного отдела.
– Да, – протянул Дэнни. – Подумать только...
– Карелла – полицейский что надо, – заключил сержант.
– Да, – еще раз сказал Дэнни и, помолчав, попрощался: – Пока.
– Пока, – ответил сержант.
Послушавшись сержанта, Дэнни Гимп отправился в больницу только на следующее утро. Он размышлял весь предшествующий вечер: удобно ли ему идти в больницу? Узнает ли его Карелла? А если будет в силах сказать «Привет!», то захочет ли? Хотя с Кареллой их связывали деловые отношения, он знал, что осведомители – не самые уважаемые люди. Карелла может и рассердиться.
В этих размышлениях прошла вся ночь. Неизвестно почему, но ему хотелось увидеть Кареллу, пока тот еще не умер. Увидеть его, поздороваться, а может, и пожать ему руку. Наверное, это из-за Рождества. Дэнни позавтракал, надел хороший костюм, свежую сорочку и лучший галстук. Он хотел выглядеть прилично, чтобы как-то уравновесить неприличие своей жизни. Ему почему-то было важно выказать заботу о Стиве Карелле и получить от него признательность.
По дороге в больницу он, после немалых колебаний, купил коробку конфет. В больнице наверняка будет полно полицейских. Так ему сказал сержант. И не глупо ли осведомителю приходить с конфетами? Он едва сдержался, чтобы не выбросить коробку. В конце концов, когда приходишь навестить кого-то в больницу, обязательно приносишь с собой что-нибудь, как бы говоря: «Мы тебя помним, ты обязательно выздоровеешь». Дэнни Гимп вступал в вежливый, респектабельный мир, и правила этого мира он будет выполнять.
В ту субботу, 23 декабря, над больницей висело серое небо. В воздухе появились первые снежинки, и Дэнни мельком подумал, что тем сотням людей, которые мечтали о снежном Рождестве, кажется, повезло, но, когда через вращающиеся двери он входил в широкий белый вестибюль больницы, его охватила печаль. На стене напротив регистратуры висел рождественский венок, но в самой больнице ничего праздничного не было. Девушка-регистратор чистила ногти. На скамье сидел немолодой мужчина со шляпой на коленях и бросал взгляды на дверь отделения «Скорой помощи».
Дэнни снял шляпу и направился к регистраторше. Девушка не подняла головы. Она продолжала чистить ногти с тщательностью японского рабочего. Дэнни откашлялся.
– Мисс? – сказал он.
– Да, – ответила девушка, не отрываясь от своего занятия.
– Я бы хотел навестить Стива Кареллу, – сказал Дэнни. – Стивена Кареллу.
– Как вас зовут, сэр? – спросила девушка.
– Дэниел Нельсон.
Девушка отложила пилку в сторону и, не глядя, взяла со стола машинописную страничку. Изучив ее, она сообщила:
– Вас нет в этом списке, сэр.
– В каком списке? – спросил Дэнни.
– Мистер Карелла находится в критическом состоянии, – объяснила девушка. – Мы пускаем к нему только членов семьи и некоторых полицейских. Сожалею, сэр.
– Как он там? – спросил Дэнни. Девушка бесстрастно посмотрела на него.
– Мы говорим, что человек в критическом состоянии, только когда он действительно находится в критическом состоянии, – сказала она.
– Когда... когда что-нибудь прояснится? – спросил Дэнни.
– Я не знаю, сэр. Он может выжить, а может и умереть. Боюсь, это от нас уже не зависит.
– Ничего, если я подожду здесь?
– Разумеется, сэр. Вы можете посидеть на скамейке, если хотите. Но, возможно, вам придется долго сидеть. Понимаете?
– Понимаю, – сказал Дэнни. – Спасибо. Он внутренне негодовал, что его лучшие чувства оскорбляла молодая вертихвостка, которую собственные ногти занимали больше, чем жизнь и смерть. Пожав плечами, он пошел и сел на скамейку рядом со стариком. Старик тут же повернулся к нему.
– Дочь порезала руку, – сказал он.
– Вот как? – откликнулся Дэнни.
– Открывала консервную банку и порезала руку. Как вы думаете, это опасно? Порезаться консервной банкой?
– Не знаю, – ответил Дэнни.
– Наверное, опасно. Они сейчас зашивают ей рану. Кровь из руки рекой текла.
– Все будет в порядке, – утешил его Дэнни. – Вы не беспокойтесь.
– Надеюсь. Вы пришли навестить кого-нибудь?
– Да, – сказал Дэнни.
– Друга?
– Ну... – сказал Дэнни и принялся изучать напечатанный на коробке состав конфет. Что такое лецитин, он не знал.