Весь экипаж дизель-электрохода состоял всего из трех человек, капитана в белой морской форме с фуражкой, украшенной золотым шитьем, босоногого матроса в закатанных до колен спортивных штанах и буфетчицы в синем с белым горошком ситцевом платье. Пиаф выключили, буфетчица по радио объявила, что имеется свежее пиво, и любители морских прогулок, теснясь, отправились в буфет.
Я спросила у матроса, почему их корабль называется дизель-электроход. Он ответил, что двигатель у них — дизель, двигатель этот крутит генератор, генератор вырабатывает ток, ток крутит электромотор, а электромотор — гребной винт. Но когда я попробовала выяснить, почему нельзя прямо дизелем вращать винт, зачем столько промежуточных звеньев, матрос вежливо осведомился, не называют ли меня «почемучкой», и посоветовал обратиться к машинисту. Оказывается, в недрах этого корабля был еще скрытый от глаз пассажиров машинист.
Я подумала, что надо было попросить маму, чтобы пойти на другой пароход. Там в порту стоял черный однотрубный, невозможно старый буксир. Если пираты когда-нибудь плавали на пароходе, то, наверное, именно на таком.
На днях я заплыла в море одна. Поднялись волны, меня понесло, я очень испугалась. С трудом добралась до берега, до мостков нашего пансионата «Волна». И начала придумывать стихи, которые закончила только сейчас.
И все-таки нет ничего лучше моря. На мой взгляд, ни горы, ни леса не дают такого ощущения, что ты, человек, тоже являешься лишь частью вечной природы. Море — стихия, из которой вышел человек, но оно осталось в человеке. И слезы и кровь имеют вкус моря.
И еще я вспоминала о том, как в день отъезда Валентина Павловича из Сочи мы с Валей встретили его на набережной. Валя предложила Валентину Павловичу пойти вместе с нами к ее знакомому сапожнику. Она отвыкла от своих красивых черных замшевых туфель на очень высоких каблуках и сломала каблук. Нужно было его починить.
Валентин Павлович шагал рядом с нами, молчаливый, напряженный, и все хотел о чем-то заговорить, но не решался. И мне казалось, что я знаю, о чем.
Я стала лихорадочно обдумывать, куда бы мне уйти одной, без них, хоть ненадолго, и сказала, что мне на минутку нужно в галантерейный магазин, что мама просила купить для нее заколки для волос. Что я сейчас же вернусь.
Но Валентин Павлович почему-то захотел пойти вместе со мной и купить эти заколки для моей мамы, и Валя пошла вслед за нами. И тут я попала в ужасное положение. Я выдумала про заколки и не сообразила, что у меня с собой нет ни копейки. Я стала что-то мямлить, а Валя посмотрела на меня понимающе и дала мне двадцать копеек, которые нужны были для этой моей покупки. Она-то знала, что мама не пользуется никакими заколками.
И тут у меня началась ужасная икотка. Со мной так бывает, если я очень растеряюсь, если, как сейчас, попадусь на том, что просто соврала. Это ужасно. Я икала и не могла остановиться.
— Скажи, — посоветовал мне Валентин Павлович, — скажи: «Икотка, икотка, перейди на Федотку, с Федотки на Якова, с Якова на всякого». И пройдет.
— Это не помогает, — ответила я, икая. — Я не раз пробовала.
— У меня есть верное средство, — сказала Валя. — Наше, старинное, актерское. Ты представляешь себе, какой ужас, если вдруг у актера, которому сейчас нужно выйти на сцену, начнется икотка. Он же просто играть не может. В общем — хоть вешайся. И вот есть старинное секретное у актеров средство. Я тебя сейчас научу. Для этого нужно поставить ноги вместе, наклониться вперед, на прямых ногах, нет, нет, на прямых, вытянутые руки отвести назад, а кто-нибудь должен, — это я сейчас сделаю, — взять стакан холодной воды, поднести тебе его — руки-то у тебя сзади, сама ты его взять не можешь, — и чтоб ты ее быстро выпила. Икотка сразу пройдет.