Из вожатых с нами идут Андрей, Артём и Вова. Старший вожатый, по-прежнему слегка заикаясь, командует операцией по уничтожению лишних припасов, Артём, кажется, раньше занимался каратэ, потому что любой кусок верёвки, попавший ему в руки, тут же превращается в нунчаки. Водитель буханки в паре с туринструктором распределяют провизию по рюкзакам. Мальчишки тащат к кузову мешок с огурцами. - К-кажется, они испортились, - докладывает Андрей. - Пашка! - командует водила. - Что? - из кустов выныривает лохматая голова. - Что мы делаем с пропавшими огурцами? - прищуривается водитель. - Огурцемет! - и мальчишки принимаются за обстрел кустарника списанными с употребления снарядами. Справа от меня Артём, упаковав нунчаки в рюкзак, поймал сеть и отчитывается по телефону перед девушкой, слева - Вова вызванивает по сухой веточке доставку пиццы, окружившие его девчонки заливаются смехом. Олеся переложила аптечку в сумку, а многострадальный ржавый рюкзак набила спальниками. По ее расчёту это должно облегчить передвижение, мои расчёты подсказывают, что облегчить себе жизнь можно только сбросив рюкзак вниз следом за удаляющимся отрядом малышей. - Построились! Равняйсь! Смирно! Сигнальщики спускают флаг, Саныч говорит напутственное слово и исчезает между рядов ящиков в кузове. Андрей пересчитывает ребятню, сбивается на нас, пересчитывает снова. - Медики, выйдите из строя, я вас за детей считаю. Наконец, мы выдвигаемся. Впереди старший вожатый, замыкают строй Артём с туринструктором. Грунтовая дорога уже привычно стелется под ногами - вверх, вниз, затем снова вверх. До горы Семашхо три часа пути, у подножия мы и заночуем, а завтра утром - подъем на вершину и салют в честь дня России. Чем ближе Семашхо, тем больше мемориалов на дороге - памятная табличка, звезда, крест, ржавые гильзы и остатки военной техники. Памятник комсомольцам, памятник пионерам. - Здесь вся земля в крови, - тихо говорит Олеся. Мы делаем привал возле очередной ржавой звезды, мальчишки рассыпаются по кустам, находят старую гильзу. - Положите к табличке, - устало прикрыв глаза, говорит вожатый. Я лежу на траве и смотрю на пронзительно чистое небо. Оно не виновато в том, что с него падали бомбы. Оно не помнит о том, что творилось на земле. - Под рюкзак! - дорога перетекает в каменистую тропу, пыль сменяется лужами и грязью. Рюкзак натирает плечи, аптечная сумка бьёт по ногам. - Медики где? Ну что там опять. Мальчишка лет семи плачет, прислонившись к стволу каштана. - Спина... - Сорвал? - Грыжи нет, разгрузить и пусть идёт дальше. Вова молча подхватывает рюкзак, вешает на плечо. К ужину мы подходим к роднику под горой, разбиваем лагерь. Туринструктор ставит палатку на отшибе и весь вечер проводит в собственной компании, видимо с Санычем вчера не все разлили. Палатку мы собираем самостоятельно, привычно лечим Олеськино колено - на этот раз к скипидарной мази добавляется подорожник, о целительных свойствах которого ходят легенды. - Девчонки, посмотрите, пожалуйста, Настю, у неё там огромный синяк. Просовываю голову палатку. Гематома как гематома, да, большая. - Сильно болит? Если да, дам таблетку обезболивающего, а мази у нас нет никакой. - А что у вас есть? - раздраженная мордочка выныривает из спальника. - Блевательные файлики, - нахмурившись, сообщаю я, и нас с Артёмом в который раз пробивает на истеричный смех. - Маш, сделай ей спиртовой компресс! - Олеся прыгает на одной ноге к костру. - Не надо уже ничего, - мордочка опять закапывается в спальник. Девчонки такие девчонки. Это я уже чувствую себя существом бесполым, бесконечно уставшим и голодным. - Посмотрите мне пальчик, его укусил комар, вы помазали зелёнкой, а он все равно не проходит... - Наклоняюсь, скрываю листик подорожника, травинкой приматываю поверх зелёночного пятна. Окружающая публика одобрительным хохотом отдаёт должное моему врачебному мастерству. "Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигиеей и Панакеей, всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению..." Ужинаем гречкой с тушенкой, остатки провианта вожатые заворачивают в тент в попытке уберечь от расхищения лесными жителями, разводят костерок неподалёку от основного костра и приглашают нас на чай - три пакетика заварки на котелок. Чай пахнет дымом и лимоном, на зубах поскрипывает пепел, Олеся что-то рассказывает о скоропомощной жизни, я разбавляю её истории байками о ночной травматологии и снова ощущаю непривычное, но очень знакомое тепло. Мы выбираемся на поле в поисках туалета и замираем посреди тропинки, глядя на ночное небо, усыпанное большими мерцающими звездами. - Я вижу Большую медведицу и Полярную звезду. - А я вижу Кассиопею, Вегу, Дельфина, Юпитер... Я рассказываю легенду о Волопасе и его гончих псах, о том, что звезда Алголь, изображающая глаз Медузы в руках Персея - затменная переменная и поэтому вызывала дьявольские ассоциации у древних греков. Я хочу рассказать о звёздном скоплении Геркулеса, о Волосах Вероники и черной дыре в созвездии Лебедя, но экскурсию по живому планетарию прерывает пронзительный вой в кустах. - Это ещё что? - Еноты. Вслед за брачными воплями животных мы слышим треск ломающихся веток. На поляну вываливается толпа детей, вооружённая палками. - Вы куда, бойцы? - Мы идём бить енотов! - заявил ночной дозор и скрылся в темноте. Вой в кустах тут же умолк, видимо еноты сдались без боя. Возвращаемся в лагерь, по пути натыкаясь на делегацию девочек. - А вы куда? - Мы ищем туалет. - А в чем проблема? - указываю на заросли папоротника вокруг. - Мы ищем поприличнее. - Понятно. - Вслед за Олесей ныряю в палатку, быстро застегиваю вход, пока не налетели комары. Упаковываюсь в спальник, подкладываю под голову какие-то шмотки и мгновенно засыпаю.