Я был рад это слышать, но после двенадцати месяцев без новостей я давным-давно отказался от идеи, что перемены в Таллуле как-то связаны со мной. Я оттолкнул мысли о ней и сосредоточился на том, чтобы вложить всего себя в жизнь передо мной и воплотить этот книжный магазин в реальность.
Сейчас я думаю о Таллуле лишь потому, что в книжном магазине есть небольшая секция, отведённая книгам без романтики, включая и триллеры — тщательно отобранные произведения, соответствующие девизу моего магазина: счастливый конец. До той поездки в шалаш и встречи с Таллулой я много лет не читал триллеров, потому что те, которые я открывал, мне совсем не понравились. Но увидев её в прошлом году, я постарался порыться в библиотеке, попросил у сотрудников рекомендации и дал шанс нескольким триллерам. К моему немалому удивлению, я нашёл несколько, которые мне понравились и подошли под мой вкус, и их горько-сладкие финалы были пропитаны надеждой. Так что они отправились на полку моего магазина, отведённую под книги без романтики.
Пусть многие книжные магазины хвастаются множеством полок с любыми жанрами, любовные романы часто отодвинуты в какой-то уголок или вообще не включены. Мой книжный магазин — полная противоположность. Тут есть маленькая, специально отобранная коллекция неромантических книг, занимающая стеллаж от пола до потолка — все книги я читал, и все заканчиваются возможностью, полной надежды. Я хочу позаботиться о своих посетителях, когда они приходят в мой магазин. Это место всё сводится к счастливым концам, и я не собираюсь вводить их в заблуждение.
Знаю, любовные романы не всем по вкусу, и я это уважаю (до тех пор, пока люди не начинают поносить этот жанр), но это место для тех людей, которым чтение любовных романов приносит радость. Место, куда они могут прийти и просматривать полку за полкой, наполненные приятными историями, и всласть погрузиться в счастливые финалы.
Тем не менее, я понимаю, что иногда читателям нужно переключиться на другой жанр, или, возможно, их партнёр, друг или родственник не очень любит романтику, но они хотят взять их за компанию, купить и им книгу тоже. Вот для этого и предназначен данный уголок.
Это вызывает у меня улыбку, пока я поправляю свой любимый на данный момент триллер, «Изохрон», и ставлю его обложкой наружу. Обложка изумительна — акварельный гобелен из оранжевых и красных оттенков, и этот драматичный закат идеально подходит под конец истории. Уверен, дизайн заставил многих людей взять эту книгу с полки, повернуть и прочитать интригующую аннотацию сзади. Она зацепила и меня.
Через одну главу я сразу понял — я знал — это книга Таллулы. Её элегантный, безупречный язык (никогда нет переборов с описаниями или экспозицией), сбалансированные диалоги в хорошем темпе. Болезненно прекрасные наблюдения о человеческой слабости и сломленности.
Я поправляю оставшиеся копии «Изохрона» на полке и позволяю своим мыслям вернуться к Таллуле. Интересно, как у неё дела со второй книгой, закончила ли она её, дала ли себе время сделать её такой, чтобы она смогла гордиться результатом. Надеюсь, что так. Я стою перед аналогичной задачей — дать себе время, чтобы наконец-то сделать всё правильно, по крайней мере, я надеюсь на это.
— Надеюсь, ты не читаешь произведения для взрослых перед моей дочерью, — Рен встаёт рядом и награждает меня притворно суровым взглядом.
Я улыбаюсь, оставляя книгу Таллулы с гордо развёрнутой к нам обложкой. Люсия, 11-месячная дочь Рена и Фрэнки, восторженно визжит, когда я поворачиваюсь вместе с ней, надежно закреплённой на моей груди в слинге, и она замечает своего папу. Притворная серьёзность на лице Рена растворяется в мягкой, влюблённой улыбке. Он гладит Люсию пальцем по щёчке и вытирает слюнки на её подбородке.
— Привет, милая, — воркует он.
— Па-па! — визжит она. Её ножки взлетают сначала в стороны, потом обратно. Она чуть не заезжает мне пяткой по яйцам.
— Полегче, — говорю я Рену, сжимая её пухлые ступни. — У неё длинные ножки, и она умеет ими пользоваться.
Рен улыбается, взяв ладошку дочки и шумно фыркнув в неё. Люсия хихикает.
— Конечно. Она же Бергман.
— И Зеферино, — добавляет Фрэнки, встав возле него и выгнув брови.
— Как будто кто-то в этом сомневался, — Рен ерошит тёмные волосы Люсии, точно такого же цвета, как у Фрэнки.
Люсия опять бешено пинается ножками, заметив Фрэнки.
— Ма! Ма-ма ма-ма!
— Ну все, — говорю я им, нежно вытаскивая Люсию из этого приспособления для ношения детей. — Я лишусь яичка, если вы двое не перестанете над ней сюсюкать.
Рен жадно забирает её, как будто ждал этого момента, и усаживает Люсию на одну свою руку, прижимая к груди. Её ладошки устремляются прямиком к его бороде, и она дёргает.
— Полегче, Люс, — воркует он, убирая её руки от своего лица. — Нежно.
— Нежно, — Фрэнки фыркает. — Этот ребёнок не знает значение данного слова.
— Интересно, в кого это она пошла? — спрашиваю я.
И чуть не получаю тростью Фрэнки по лодыжкам. Клянусь, женщины в этой семье держат нас в ежовых рукавицах.
Оставив Рена и Фрэнки с Люсией, я откладываю слинг в сторону, затем поворачиваюсь и совершаю обход магазина. Сегодня вечером моё супер-маленькое открытие — тут только моя семья. Но моя семья здесь, видит воплощение моей мечты, потому что прошлой осенью я наконец-то набрался смелости и рассказал им... и я сплошной комок нервов. Вот почему я носил Люсию. Если держишь маленького ребёнка, всё почему-то сразу становится лучше. Сладкий запах их волос, обещание всего того, чем они только начинают становиться, спрятано в их тельце. Младенцы напоминают мне о том, что хорошие вещи вырастают из скромного начала; что перед тем, как побежать, мы все ползаем, потом ковыляем, потом шагаем. Прошлый год я смотрел, как Люсия вырастает из маленького, темноволосого, плачущего свёртка в этого жизнерадостного человечка с яркими глазами, и это именно то, в чём я нуждался, пока работал и шёл к открытию магазина.
— Всё выглядит изумительно, älskling, — мягко говорит мама, когда я прохожу мимо неё, чтобы поднять мой любимый суккулент, Лорейн, вне пределов досягаемости Тео. Тео два года с небольшим, и он в последнее время решительно настроен разрушать всё подряд. Почему я посчитал мудрым пригласить тиранических карапузов на своё мини-открытие магазина, вне моего понимания. Ну, я знал, что это не мудрое решение; просто я также знал, что будет неправильно, если здесь не будет всей моей семьи.
— Эй, ты, — Эйден быстро реагирует и поднимает не суккулент, а своего сына, затем проворно переворачивает его вниз головой. От этого Тео начинает хохотать. — Не трогай растения дяди Вигго.
Испытав облегчение от того, что Лорейн переживёт сегодняшний день, я поворачиваюсь к моей матери.
— Это любезно с твоей стороны, — говорю я ей. — Спасибо, мам.
Моя мать выгибает бровь — то же выражение, которое я часто вижу в своей старшей сестре, Фрейе, с её волнистыми бело-блондинистыми волосами. Она мамина близняшка по внешности, но на двадцать пять лет моложе.
— Это не «любезно», Вигго. Это честно. Всё правда выглядит изумительно. Я говорю как есть.
— Она права, — добавляет папа. Ярко-зелёные глаза, которые он передал Акселю, Райдеру и Зигги. Рыжие волосы, которые также достались Рену и Зигги. Но теперь его волосы так сильно поседели, что почти полностью стали белыми. Готов поклясться, это случилось как будто за одну ночь. Сколькими седыми волосами я сам наградил его?
Я чувствую тревожную нервозность, когда папа крепко сжимает моё плечо и говорит: