— Эскондидо? — Линнея, дочка Фрейи и Эйдена (четыре с половиной года, жутко сообразительная и чрезвычайно наблюдательная) поднимает голову, и эти тёмные волны, унаследованные ей от папы, пушатся от беготни на свежем воздухе. — Мамочка говорит, что если бы ей давали один цент каждый раз, когда дядя Вигго ездил в Эскондидо, то она бы...
Фрейя выскакивает из-за стола и подхватывает Линнею с колен Гэвина.
— Пора купаться!
Эйден сдерживает смешок, передавая своего годовалого сына Тео моей маме, и та тут же его смешит, шумно подув ему в животик.
— Я предупреждал тебя, что она слушает, — говорит Эйден Фрейе.
— Она, — говорит моя сестра, щекоча хихикающую Линнею, — должна была спать, когда у нас был этот разговор.
— Но шпионить за вами намного веселее! — орет Линни.
Фрейя вздыхает и подсаживает Линни повыше на своём бедре, после чего начинает подниматься по лестнице.
— Вы, маленькая мисс, сплошная проблема.
Хихиканье Линни эхом разносится по лестнице.
— Кстати, об Эскондидо, пока ты завладел вниманием всей семьи, — говорит Оливер, опираясь локтями на стол, — не хочешь рассказать нам, почему ты регулярно сжигал по два часа бензина в оба конца, катаясь туда целый год, Вигго?
— И перестал два месяца назад, — добавляет Зигги.
Я ошеломлённо моргаю.
— Что? — спрашивает она.
— Откуда вы знаете, где и когда я был?
Олли закатывает глаза.
— Ви, мы договорились о взаимном отслеживании телефонов, помнишь?
— К моему большому недовольству, — ворчит Гэвин.
Я посылаю Гэвину воздушный поцелуй. Он показывает мне средний палец, спокойно демонстрируя свой настоящий характер, раз Линни удалилась.
Себ фыркает, чрезвычайно забавляясь этим. Я сердито смотрю на него, затем перенаправляю своё раздражение на Оливера.
— Олли, у нас есть отслеживание телефонов, но с каких пор ты делишься этой чрезвычайно засекреченной информацией с нашими братьями и сёстрами?
— С тех пор, как Зигги захотела знать, где ты, и почему так чертовски долго не можешь довезти безглютеновое печенье для Себа.
Все за столом издают умилённое «оооу».
Зигги делается ярко-красной. Себ играет бровями, положив руку на спинку её стула.
— Итак, — продолжает Олли, — я сказал ей, что ты не в Эскондидо. Согласно отслеживанию телефона, ты шастал по Калвер-сити. И более того, ты не бывал в Эскондидо на протяжении последних семи недель.
— Отсутствие личных границ между вами вызывает беспокойство, — бормочет Аксель.
Руни ослепительно улыбается, глядя в нашу сторону.
— А я думаю, это очаровательно.
Я хмуро смотрю на Оливера. Раньше я тоже считал это весьма очаровательным, но теперь уже не в восторге, раз это означает, что моя семья в курсе перемены моих тенденций в миграции. Это означает, что они будут вынюхивать ещё сильнее, и если они проследуют за мной, застанут меня в...
Нет, я забегаю вперёд. Моя семья не станет меня преследовать. Мы явно слишком пронырливая банда, но никто не лезет в дела другого до такой степени.
За исключением, может, меня. Но я — это я, так что мне не надо беспокоиться о том, что я буду следить сам за собой.
— Что ж, — говорит Оливер, кладя подбородок на сцепленные ладони и сладко улыбаясь. — Мы все во внимание. Давай.
Я окидываю взглядом комнату, и теперь все сторонние разговоры моей семьи прекратились. Все взгляды прикованы ко мне.
Как бы мне ни хотелось признаться и скинуть с себя это бремя, я не могу заставить себя поделиться этим риском, этой надеждой, которая может подвести и развалиться на куски. Пока что нет, пока я и так слишком чувствителен из-за этого общего семейного отпуска, куда приехал и бойфренд Зигги, признавшийся в своих чувствах, сделавший их отношения официальными и оставивший меня одного в окружении сплошных счастливых пар.
— Что я могу сказать? — схватив горсть фисташек и закинув в рот, я говорю с набитым ртом: — Зоопарк Эскондидо просто убийственный. Я не могу не возвращаться.
Все стонут и ворчат, возвращаясь к своим разговорам.
— Вы мне не верите? — спрашиваю я.
— Нет! — орут все разом.
Я издаю хрюкающий смешок, жуя свои фисташки, и внутри меня разбухает это горько-сладкое ощущение того, что я любим, но всё же одинок. Я обожаю свою семью. Я благодарен за них. И в то же время я чувствую себя как никогда далёким от них, потому что их жизни изменились, а моя осталась прежней.
Пока что, ещё немножко, я сохраню свой секрет.
Динь-динь.
В дверь шалаша звонят, отчего все разговоры снова приглушаются. Зигги вскакивает со стула и счастливо визжит:
— Они вернулись!
«Они» — это лучшая подруга детства Зигги, Шарли, и её партнёрша Джиджи. Зигги познакомилась с Шарли Кларк, когда мы были маленькими, прямо перед тем, как Шарли и её брат и сестра переехали в Вашингтон с матерью, после первого громкого развода их родителей (с тех пор они дважды разводились и женились снова — это настоящий бардак, по словам Зигги). Зная общее прошлое моей сестры и Шарли, я не удивился, когда ранее на этой неделе Шарли и Джиджи приехали отпраздновать день рождения Зигги и насладиться своего рода весенним отпуском, ради чего здесь собралась вся семья. Что меня удивляет, так это то, что сегодня утром Шарли отвела меня в сторонку и за кофе попросила об одолжении, от которого у меня голова пошла кругом.
Шарли, лучшая подруга моей младшей сестры, посмотрела на меня большими ореховыми глазами и попросила об услуге, в которой я не смог отказать:
— Моя сестра, — сказала Шарли. — Её жизнь в последнее время встала с ног на уши, и я беспокоюсь о ней, так что я попробую привезти её сюда. Я должна что-то сделать, и такое чувство, что если я привезу её сюда, это поможет. Вы, Бергманы, что угодно сделаете лучше. Если она согласится, если она приедет, ты мне поможешь?
— Как? — спросил я.
Шарли улыбнулась, так ярко и доверчиво.
— Просто будь собой. Вызови на её лице улыбку ради меня. Ей нужно, чтобы кто-то её развеселил. Если кто и способен это сделать, так это ты.
У меня на языке крутилось объяснение, что это будет намного сложнее, чем думала Шарли. Но это потребовало бы признаться в том, в чем мне не даёт признаться гордость:
Несколько лет назад я уже пытался заставить Таллулу Кларк улыбнуться. И я потерпел провал.
— Зигги упоминала, — спрашиваю я у Себа, — Шарли и Джиджи... привезут кого-то с собой?
Себ хмуро смотрит на свои плашки, переставляя их на подносе.
— Нет. А что?
Я не знаю, как ответить, не выдав себя или секретную услугу, о которой меня попросила Шарли.
Себ поднимает взгляд, явно любопытствуя из-за моего молчания, и проводит пальцами по своим тёмным волнистым волосам. Он хмурится ещё сильнее, останавливая на мне взгляд его пронизывающих серых глаз.
— Вигго. Что?
Зигги хватает ручку входной двери и открывает её. Я откидываюсь назад на стуле, заставляя его балансировать на двух задних ножках, и вытягиваюсь для лучшего обзора.
Входит Джиджи, затем Шарли, громко разговаривающая и смеющаяся над чем-то, что я не могу различить, пока они снимают парки и ботинки. Они отходят в сторону, давая место кому-то ещё, будто они не одни.
Будто с ними кое-кто ещё.
Я откидываюсь назад ещё сильнее, пытаясь заглянуть за них. Тогда-то я подмечаю её — полную мягкую тень, тихое покашливание, прочищающее горло.
По моей коже бегут мурашки.
И потом, следом за ними, такая же поразительная, как внезапная беззвучная молния, входит сестра Шарли, второй из всего лишь двух секретов, что я сохранил в своей жизни:
Таллула Кларк.
***
Естественно, Таллула Кларк — не секрет для моей семьи. Они знают её как тихую старшую сестру Шарли, которая держалась особняком, никогда не проводила время с нами, Бергманами, в те годы, что Зигги и Шарли были лучшими подругами до нашего переезда в Лос-Анджелес.