— Не ошибаешься, — отвечает она с набитым ртом. — Я питаю отвращение к романтике. И в литературе, и в реальной жизни.
Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю. «Не спрашивай её, почему. Ей сейчас вовсе не нужно, чтобы ты допрашивал её об её жизни и философии в отношении любви».
— Если ты не любишь романтику, то зачем пишешь романтические отношения между твоими главными героями?
Она на минуту притихает и жуёт. Я наблюдаю, как она проглатывает, затем тянется к стакану воды и делает большой глоток.
— Потому что я хочу донести посыл. И этот посыл не будет донесён, если я не смогу написать убедительно интимные романтические отношения во вводной части, — она шире раскрывает глаза. — Подожди. Ты же будешь идеальным человеком, который может помочь мне с этой книгой. Мне нужен кто-то, кто любит все эти любовные штучки, чтобы помочь мне разобраться с их динамикой. Кто подойдёт лучше, чем читатель любовных романов?
Я улыбаюсь.
— Для меня будет честью помочь тебе дать твоим персонажам их «жили долго и счастливо». Звучит здорово. Напряжённый триллер с сильной романтической линией... — мой голос обрывается на середине предложения.
Таллула избегает моего взгляда и крутит трубочку в стакане воды.
— Погоди-ка секундочку, — я прищуриваюсь. — Ты собираешься использовать мой опыт в романтике лишь для того, чтобы убить их отношения вместе с каким-то беднягой, которого ты безжалостно прикончишь в этой книге?
Таллула притихает. Оставляет трубочку в покое. Теребит свои ярко-голубые волосы в гульке.
— Ну, типа, может быть...
— О нет, чёрт возьми, — я всплескиваю руками. — Я не стану это делать. Не могу. Брось, Лу, тебя что, убьёт, если ты дашь им ХЭ?
Она хмурится.
— ХЭ?
— Хэппи-энд. Счастливый конец.
Таллула пристально смотрит на меня.
— Тут... всё сложно.
— Ну, мне надо доесть ещё полкило ло мейна и оттянуть очередное столкновение со смертью на твоём Vespa, так что я никуда не спешу. Дай мне шанс понять. Объясни.
Вздохнув, она подаётся вперёд, опираясь локтями на стол. Такое положение прекрасно подчёркивает её весьма полную прекрасную грудь, отчего та выпирает из выреза её чёрной футболки. Я удерживаю взгляд её глаз и приказываю своему периферийному зрению перестать отвлекаться.
— Слушай, — говорит она. — Я не... понимаю привлекательность романтики, этой любви с сердечками в глазах. Я не думаю, что это реально, хотя понимаю, что это реально для многих. Учитывая это, я не склонна писать истории, расходящиеся с моим мировоззрением. Но...
— Но?
— Но я думаю, даже учитывая это, если всё будет сделано правильно и с твоей помощью, тебя устроит финал истории.
Я скрещиваю руки на груди.
— Тогда давай послушаем.
Эти большие карие глаза чуть не вылазят на её лоб.
— Я не могу пересказать тебе конец! Это же спойлеры!
— Мне нужно знать, во что я ввязываюсь, Лулалу.
Таллула закрывает глаза и начинает массировать виски.
— В конце они расстаются, но... они останутся друзьями. Хорошими друзьями. Более того, они лучше подходят друг другу как друзья, нежели как супруги. Всё, что развивается между ними в книге, всё, что открывается читателю, заставляет «болеть» за их счастье, и они его получают — счастливый конец — просто не такой, который всегда изображается в твоих книгах.
Я смотрю на Таллулу, просеивая её слова. То, как она тихо сказала это, закрыв глаза, будто готовилась к такому же резкому осаживанию, к которому готовился я, когда вот только что подтолкнул её открыться мне.
— Что ж... — я пожимаю плечом, снова беря палочки и копаюсь в лапше, просто чтобы занять чем-то свои неугомонные руки. — С этим я могу работать. Иногда счастливые концы заканчиваются раньше. Это не означает, что они не были прекрасными или счастливыми, пока это длилось. И это не означает, что дальше не будет чего-то прекрасного и счастливого.
Таллула открывает глаза, и её взгляд встречается с моим.
— Я думала именно об этом.
Я улыбаюсь.
— Что ж, Лу, тогда мы на одной волне.
Она опускает голову, запуская палочки в ло мейн, затем выуживает полоску моркови.
— Итак, — говорит она. — Детали того, как ты будешь давать мне советы и помогать, мы можем обсудить позже. Пока что давай поговорим о компенсации. Я...
— Я не хочу твоих денег, Лула.
Она моргает, сбитая с толку.
— Но я же должна тебе как-то отплатить. И ты явно нуждаешься в деньгах.
Конечно, мне не помешает наличка, но я слишком чертовски горд, чтобы принять её деньги. Это часть того, что я пообещал себе, когда начал планировать открытие магазина — это будет мой успех, моё независимое достижение. Никаких промахов и просьб, чтобы люди помогли мне встать на ноги, никаких ошибок в управлении ресурсов и потом просьб, чтобы кто-то мне что-то одолжил.
— Хочешь, чтобы я вместо этого помогала тебе в магазине? — предлагает Таллула. — Я могу «отплатить» тебе таким образом?
Я нервно сглатываю.
— Ну, я не думаю, что это будет справедливый обмен. Такая помощь, в которой я нуждаюсь, не кажется справедливой компенсацией за то, чтобы пару часов поговорить о романтических нюансах твоей истории.
— Ты колоссально недооцениваешь то, в каком плохом состоянии находится эта рукопись. Синдром второй книги очень даже реален. Поверь мне, обмен будет равноценным и справедливым.
(Синдром второй книги утверждает, что вторая книга у автора часто получается не такой интересной и захватывающей, как первая, будь то вторая книга в серии или же просто вторая одиночная книга в творчестве автора, — прим)
Я прикусываю губу.
— Ну не знаю. У меня очень конкретные представления о том, как должно работать это заведение, и я буду занозой в заднице, настаивая на этом. Долгое пребывание в моём обществе может раздражать, особенно когда я зациклился на конкретном занятии или результате. Я бы не хотел, чтобы ты оказалась загнана в угол и пожалела об этом.
Таллула хмуро смотрит на меня.
— Кто сказал?
— Что кто сказал?
— Кто, — спокойно повторяет она, но с какими-то резкими нотками в голосе, — сказал, что долгое пребывание в твоём обществе может «раздражать»?
— О... — к моим щекам приливает жар. Я прочищаю горло. — Всего лишь... большинство людей, которые проводили много времени со мной.
— Тогда пошли они нах*й, — говорит она ледяным тоном. — Шли нах*й всех, кто заставляет тебя чувствовать, будто ты в чём-то чересчур. Если они так считают, то это они недостаточно хороши для тебя.
Моё сердце гулко стучит, и меня переполняет сладкий опаляющий жар.
— Таллула, — хрипло говорю я. — Возможно, тебе лучше перестать... говорить мне такие добрые слова.
Она морщит нос.
— Я не говорю «добрые слова», я говорю логично. Простые факты, отвечающие здравому смыслу.
— Ты определённо добра ко мне, возможно, даже мила. И сейчас я ужасно близок к тому, чтобы обнять тебя.
— Никаких объятий, — Таллула показывает на меня палочками. — Во-первых, мы за столиком, между нами китайская еда, которой ты можешь запачкать мою очень дорогую и недавно купленную кофточку.
— Мы могли бы встать...
— И из-за нашей разницы в росте моё лицо будет вжато в твою грудную клетку... мне не нужны лишние горькие напоминания о моих вертикальных несовершенствах.
Я надуваюсь, сползая по диванчику.
— Ладно. Мне придётся просто принять твои добрые, милые...
— Логичные...
— ...слова и оставить их в прошлом.
Она качает головой, снова склоняясь над своим ло мейном. Я замечаю крохотную улыбку, приподнимающую уголок её губ прямо возле родинки.
Между нами воцаряется тишина, пока Таллула ест свою лапшу, а я сижу, прислоняясь к стене и наблюдая за ней. Обычно я не люблю тишину. Это делает меня неспокойным. Оставляет с моими шумными, хаотичными мыслями и ошеломляющим чувством одиночества. Но сейчас я почти не возражаю. Такая тишина ощущается... живой, будто это мгновение в песне между финальными нотами прекрасного куплета и началом эпичного припева, полного обещаний и возможностей.