— Я тоже прошу прощения, — говорю я ей. — В Икее я был напирающим засранцем. Насчёт искусственного растения. Насчёт сборки органайзеров для обуви. Мы бы не цапались из-за сборки, если бы я просто позволил тебе поступить так, как ты хотела, и заплатить за сборку.
Таллула пристально смотрит на меня, склонив голову набок.
— Ну то есть, да, ты прав. Но это не отменяет моего дерьма. Я облажалась. Ты облажался. Мы оба облажались.
Я медленно подталкиваю к ней тарелку.
— Перемирие?
Подавшись вперёд, Таллула тянется не к горе чипсов, всё ещё остающейся на тарелке, а к последнему сочному кусочку солёного огурца. Ну естественно.
Она закидывает его в рот, затем говорит:
— Перемирие. Теперь ты сиди и ешь свои чипсы. Я займусь органайзером.
Моё сердце опускается. Она больше не хочет моей помощи.
— Потом, — добавляет Таллула, разворачивая инструкции к себе лицом, — когда будешь готов, ты присоединишься ко мне, и мы будем работать вместе. Как тебе такое?
Улыбка, которая вообще не имеет права быть такой широкой, озаряет моё лицо. Я опускаю голову, натягивая пониже бейсболку, и надеюсь, что замаскировал то, насколько я доволен.
— Звучит здорово.
***
Таллула встаёт, триумфально вскинув руки. Её глаза ярко сверкают, щёки порозовели.
— Мы это сделали!
Я улыбаюсь ей снизу вверх, затем смотрю на четыре собранных органайзера для обуви, аккуратно выстроившихся вдоль стены её спальни.
— Сделали.
— И мы не поубивали друг друга, — она наклоняется и подставляет мне ладошку.
Я шлёпаю по ней в жесте «дай пять», и моя улыбка становится шире. Боевая и ликующая Таллула — это чертовски мило.
— Это, — говорит она, — заслуживает того, чтобы выпить и отпраздновать. Виски?
Я хмурюсь.
— У меня его нет. Только пиво.
Она машет рукой.
— Я привезла с собой. Можешь пить пиво, если хочешь, но я заслужила бокальчик славного Лагавулина.
— Лага чего? — я вскакиваю и следом за ней выхожу из её комнаты и дальше по коридору.
— Лагавулин, — говорит она через плечо. — Моё любимое виски. Когда моя книга попала в список бестселлеров, папа подарил мне бутылку... — её голос резко умолкает.
Я хочу расспросить. Я любопытный парень, а семья Таллулы остаётся для меня загадкой, не считая пьяных комментариев, которые Шарли иногда озвучивает в отношении своей «похеренной семьи».
Поскольку Шарли вернулась в жизнь Зигги во взрослом возрасте, моя сестра лишь в общих чертах описала дисфункциональность семьи Кларков, и мне не казалось, что я вправе расспрашивать дальше. Вот только теперь мне вроде как хочется. Я наблюдаю, как Таллула отводит плечи назад, будто пытается сбросить что-то плохое, и в моей груди скручивается узел. Я хочу знать. Я хочу понять. Я хочу быть с ней рядом.
«Она твоя соседка. Лишь отчасти дружелюбная соседка. И она уедет через два месяца. Угомонись. Не напирай».
Этот голос рассудка внутри меня прав. Я не имею права напирать, не имею на это причин. Я могу заботиться о Таллуле и не знать о ней всего, особенно сложных и запутанных нюансов её семьи. Если бы она хотела со мной поделиться, она бы рассказала.
— Это хорошее виски, — говорит она, поворачивая в кухню. — Гладкое, насыщенное, с дымным древесным вкусом. Можешь попробовать.
Я пожимаю плечами.
— Почему бы и нет. Попробую.
Таллула хмурится, окидывая взглядом шкафчики.
— Ну, я бы предложила, но нигде его не вижу. Клянусь, я оставила его прямо здесь, — она показывает вправо, где стоит большая зелёная бутылка оливкового масла с насадкой-дозатором сверху.
— О, — в голове резко просыпается воспоминание. Сегодня утром, когда Таллула приехала сюда, она свалила сразу несколько вещей на кухонный шкафчик, но потом забрала всё с собой дальше по коридору, не считая высокой бутылки, у которой я не прочитал этикетку, но посчитал алкоголем. Я машинально взял её и убрал в шкафчик с алкоголем. — Это мой косяк, — говорю я ей.
Протянув руку, я открываю шкафчик над холодильником, затем достаю бутылку, которую убрал туда сегодня утром.
Таллула хмурится, держа руки на бёдрах.
— Так не пойдёт.
Я отдаю ей бутылку и наблюдаю, как она идёт по кухне, затем замечает шкафчик со стеклянными дверцами, в котором хранится разная посуда для напитков.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не могу туда дотянуться, — говорит она. — На самом деле, я не знаю, до чего вообще дотянусь на этой кухне.
Я чешу шею сзади.
— Прости. При ремонте я повесил шкафчики на уровне выше обычного.
Я хмурюсь, вспоминая, как Аксель, самый высокий в нашей семье, говорил своим низким тихим голосом: «Тебе лучше повесить их на стандартной высоте. Однажды этими шкафчиками может захотеть воспользоваться кто-то, помимо тебя, и этот человек наверняка не будет таким же высоким».
Ненавижу, когда мой брат прав.
Таллула открывает шкафчик и пыхтит, привставая на цыпочки. Я спешу к ней, тянусь поверх неё и достаю стаканы, к которым она, похоже, тянулась.
— Вот, — говорю я ей.
Таллула поднимает взгляд, и внезапно я осознаю, как близко она стоит в моих руках, как приятно она пахнет — чем-то дорогим и тихо манящим, обманчиво насыщенным и цветочным. Она отводит взгляд, когда я ставлю стаканы, и сосредотачивается на извлечении пробки из бутылки виски.
Я делаю шаг назад и открываю холодильник, позволяя ледяному воздуху вбить в меня немного здравого смысла. Мне надо перестать делать это — позволять моему первобытному мозгу брать верх над здравым смыслом всякий раз, когда Таллула оказывается рядом. Но чёрт, это тяжело. Она пахнет так приятно. Она сексуальная, мягкая, и мои ладони изнывают от желания прикоснуться к ней, изучить её, провести её ладонями по моему телу, чтобы она тоже могла прикоснуться и изучить меня.
Соседи. Мы. Просто. Соседи. Ничего большего.
Охладившись и приведя мысли в порядок, я медлю дольше необходимого, отыскивая пиво, которое мне нравится, затем снимаю крышку с бутылки, подцепив её о край столешницы.
— Окей, Вигго, — Таллула поворачивается ко мне лицом, держа два стакана — в одном щедрая порция виски, во втором совсем немножко. — Мы пережили переезд. Мы вышли из Икеи невредимыми. Мы собрали мебель и не поубивали друг друга. Это уже победа, — вскинув брови и изогнув губы в лёгкой лукавой улыбке, она приподнимает стакан. — Предлагаю слегка прибухнуть.
***
— Это, — говорю я Таллуле, ставя стакан со своим виски, — на вкус как пожар во рту. И это не комплимент.
Она показывает мне язык. Бл*дь, это мило.
— У тебя, — говорит она, показывая стаканом, — вообще нет вкуса.
— Прошу прощения! — я шлёпаю себя ладонью по груди. — У меня безупречный вкус.
— Когда дело касается виски, нет.
Я делаю большой глоток пива, смывая им вкус виски, которое напоминает пепел и сажу. Буээээ.
— Давай закроем тему. Мы объявили перемирие, помнишь?
Таллула кивает, наклонившись вперед и наливая себе ещё виски. Сумерки купают гостиную в холодном синеватом свете, а свечи, которые я зажёг, трепещут вокруг нас, согревая тенистые углы угасающим золотистым светом. Её волосы рассыпались из гульки, льдисто-голубые волны упали на берег её плеч, а резинка для волос, напоминающая провод старого телефона, брошена на мой диван. Я поднимаю её и кручу на пальце.
— Итак, — я прислоняюсь к своему углу дивана.
— Итак, — Таллула прислоняется к своему углу, держа в руке стакан.
— У меня есть приятель, Уэсли, который в прошлом месяце приютил бездомную кошку, — я допиваю пиво, потому что мне нужно смочить горло. — Оказалось, что кошка Уэсли была беременна, а теперь у него есть ещё и выводок котят.
Она смотрит в мою сторону, выгнув бровь.
— И?
— И я, ээ... — я чешу шею сзади. — Я собирался взять их всех себе.