Его пронзительный свист разносится над травой, пока она наблюдает, как дети ведут мячи вокруг конусов, практикуясь вести их ударами внешней и внутренней стороны стопы.
— Теперь в другую сторону! — орёт она.
— Привет, — Дэн, наш координатор лиги, подходит ко мне. Таллула стоит по другую сторону, и мне кажется, он нарочно подошёл так, создавая как можно больше расстояния между её внушительным присутствием и ним самим.
— Привет, Дэн, — я протягиваю руку, и он пожимает её. — Это Таллула Кларк, моя новая коллега-тренер.
Она кивает, не сводя глаз с поля. Свисток выпадает из её рта, и она орёт:
— Быстрее!
Мы с Дэном оба подпрыгиваем на месте. Дэн смотрит на меня.
— У неё есть справки?
Таллула достаёт телефон и передаёт мне. Я провожу по экрану, подношу к её лицу для разблокировки, затем показываю Дэну те же фото на телефоне, что она показала мне пять минут назад.
Когда я сказал ей, что ей понадобятся справки, чтобы помочь мне, и она показала их мне, я не стал спрашивать, почему у Таллулы, замкнутой 26-летней писательницы триллеров, есть справки об отсутствии судимостей и об отсутствии обвинений в жестоком обращении с детьми. Я не собираюсь смотреть в зубы дарёному коню.
Дэн пожимает плечами.
— Тогда с моей стороны никаких возражений. Приятно познакомиться, тренер Кларк.
— Взаимно, — отвечает она ему, не сводя глаз с детей.
Дэн уходит, держа руки в карманах и оставляя нас одних.
— Почему у тебя есть эти справки? — спрашиваю я.
— В прошлом году недолго работала в Унитарианской Универсалистской церкви. Была волонтёром в комнатах дошкольников и детсадовцев. Мне было одиноко. А это давало возможность занять себя по утрам воскресенья.
Мысль о том, что Таллула сидит с кучей детей возраста моей племянницы и племянника, рисует с ними, читает книжки и играет в глупенькие игры, вызывает какое-то тёплое ощущение между моих рёбер.
Она косится в мою сторону.
— Что? Я не кажусь тебе таким человеком, который ходит в церковь? Резче поворачивайте! — кричит она детям.
Они поразительно быстро выполняют её приказы.
— Нее, я думал не об этом.
— Тогда о чём ты думал? — она лишь на пол-секунды бросает на меня взгляд, после чего снова сосредотачивается на команде.
— Я думал о том, что многого о тебе не знаю, Лула, — я сглатываю, и нервозность берёт надо мной верх, вызывая ком в горле. — Но я хотел бы узнать больше.
Таллула свистит в свисток, затем орёт:
— Перерыв попить воды — две минуты! Затем до конца тренировки отрабатываем борьбу за мяч! — она поворачивается ко мне и улыбается. — Забавно. Я думала то же самое о тебе.
***
Растянувшись на диване, я наблюдаю, как Таллула идёт по коридору, и её мокрые от душа волосы рассыпаются по плечам. Вересково-серое платье-футболка прекрасно струится по её телу, доходя до колен. Она босая, и ногти на ногах накрашены ярко-голубым лаком в тон её волос. На её лице нет макияжа. Она выглядит расслабленной. Удовлетворённой.
Домашней.
В груди снова зарождается то тепло, которое я чувствовал, когда наблюдал за ней на поле; оно разливается в моей груди, расходится дальше по конечностям до пальцев на руках и ногах.
Я наблюдаю, как она останавливается возле кухни и пьёт воду из стакана, который держит в руке. Опустив его, она смотрит на меня, нахмурив лоб.
— Как ты?
— Что ты имеешь в виду?
Она бросает на меня озадаченный взгляд.
— Эшбери в ремонте. Я посчитала, что раз ты к нему эмоционально привязан, ты будешь расстроен.
Это поражает меня как удар молнии. Всё разом. Я сажусь на диване, тревожно проводя пальцами по мокрым после душа волосам. Во мне нарастает паника.
Это... тепло, переполняющее меня, когда я смотрю на неё.
Вид её здесь, это чувство... правильности.
Мою возлюбленную машину отвезли эвакуатором, наверное, на её последнее пристанище, а я не разваливаюсь на куски. В моей голове живут более важные мысли: поездка домой на мопеде, пока я сжимал талию Таллулы, вдыхал её запах, упивался теплом её тела, просачивающемся через одежду. Как я принял душ, чтобы не источать невыносимую вонь, и немного подровнял бороду, чтобы не выглядеть таким косматым.
Это не норма. Это... другое. Большее.
О Господи.
— Вигго? — настаивает Таллула.
Я моргаю, покачав головой.
— Прости, — я прочищаю горло. — Я в порядке. Донни в своей мастерской хорошо о нём позаботится. Эшбери ещё покатается. Я в это верю.
Не верю. Но старый Вигго верил бы, и Таллуле нужно думать, что именно он до сих пор сидит здесь и говорит с ней.
Потому что новый Вигго — это мужчина, который... меняется на своих глазах. Этот новый Вигго, когда у него не заводится машина, пишет не местным братьям-сёстрам, не родителям или друзьям — он пишет Таллуле. Этот новый Вигго не одинок и неугомонен в субботу, не носится по дому, пытаясь найти себе занятие — он сидит тут и считает минуты до того, как Таллула выйдет из душа.
Этот новый Вигго... вполне возможно, влюбляется в свою соседку. Вполне возможно, влюблялся в неё с тех самых пор, как она семь лет назад вошла в его аудиторию, искал её с того дня, как он покинул их общий мир, и до того момента, как они семь лет спустя снова наткнулись друг на друга.
Ведь так не может быть, правда? Столько ждать и желать, и всё же не находить ни единого человека, с которым у меня вспыхнула бы искра... это потому, что я уже знал, чего я хотел и кого я хотел? Просто её не было... здесь?
Это не может быть так просто. Так безжалостно просто.
Может, я чувствую всего лишь ту знакомость, что мы начали выстраивать после нескольких недель совместного проживания. Может, это просто удовольствие от того, что нам становится комфортно друг с другом, работая над её книгой, работая над моим магазином, вместе завтракая, обедая и ужиная, проводя время с питомцами. Может, именно так ощущается дружба с ней.
Я смотрю на Таллулу, пока она проходит в кухню.
— Я тоже ради тебя надеюсь, что он сможет починить Эшбери, — говорит она. — Если нет, мне придётся катать тебя по всему Лос-Анджелесу на мопеде, причём на 15 км/ч медленнее разрешённой скорости.
Знакомое поддразнивание ослабляет напряжение в моей груди, остужает распалённые мысли моего мозга. Я улыбаюсь.
Таллула улыбается в ответ. Мгновение спустя она спрашивает:
— Ты подровнял бороду?
Я подношу к ней руку, испытывая в равной мере удовлетворение и смущение. Она заметила.
— Всего лишь немножко.
Её улыбка становится шире.
— Хорошо смотрится.
Во мне разливается ещё больше тепла. Это ощущается так приятно, будто она сказала, что солнце встаёт и садится вместе со мной.
— Спасибо, Лула.
— Но ты пропустил ещё сантиметров десять. И использовал не тот инструмент, — она издаёт жужжание и изображает, будто водит бритвой по подбородку.
— Оставь мою бороду в покое, Кларк. Она придаёт мне статности.
Она смеётся таким гортанным смехом, и я улыбаюсь как дурак.
— В тебе и без бороды дровосека полно статности, Бергман.
Ромео гавкает, вклиниваясь в разговор.
— Видишь, — говорю я Таллуле. — Он на моей стороне.
Джульетта жалобно скулит и переворачивается на спину.
— А она согласна со мной, — говорит Таллула. — Не так ли, Джульетта?
Собака вскакивает и семенит к Таллуле, тычась мордой в её ладонь. Таллула гладит её и бормочет что-то тихое и милое.
— Что насчёт тебя, Ромео? — зовет она.
Мой предатель-пёс семенит к ней.
— Вот и всё, — говорит мне Таллула. — Трое против одного. Долой бороду.
— Чёрта с два.
Она лукаво улыбается, затем поворачивается и открывает холодильник.
— Ладно, пора есть. Дай угадаю. Ты не поел.
— Я тебя ждал.
Она оборачивается через плечо, встречаясь со мной взглядом.