Мои ладони сжимаются в карманах брюк. Живот скручивает узлами. У меня такое чувство, будто я проглотил аккумуляторную кислоту.
Таллула поднимает взгляд, когда к ней подходит Шарли, затем смотрит мимо сестры, пока они обнимаются. Её глаза встречаются с моими, затем переключаются на Нат, которая стоит рядом. Одна бровь выгнута. Губы поджаты. Она выглядит... недовольной.
По мне проносится удовольствие. Я выгибаю бровь, едва заметно кивнув в сторону посетителя у прилавка. Я хочу, чтобы Таллула знала — я также остро осознаю людей, флиртующих с ней, как и она замечает людей, уделяющих внимание мне.
— Итак... — говорит Нат.
Я разворачиваюсь, и меня накрывает чувством вины. Я веду себя грубо.
— Очень прошу прощения! Просто убеждаюсь, что за кассой всё хорошо.
— Нет, ничего страшного! — она тепло улыбается. — Итак, я очень люблю современные ромкомы; никогда не читала исторические романы, но хочу попробовать. Шарли сказала, что ты даёшь лучшие рекомендации. Не покажешь мне, с чего начать?
— Непременно, — я пользуюсь этим предлогом, чтобы шагнуть в сторону и направить Нат к секции исторических любовных романов, а сам ещё раз оборачиваюсь к Таллуле.
Она теперь опирается на прилавок, а Шарли сидит на стуле рядом с другим посетителем, который вообще не скрывает, что таращится в декольте Таллулы.
Красным. Перед глазами всё застилает красным. Мои челюсти сжимаются.
Оторвав взгляд, я поворачиваюсь к Нат и натягиваю на лицо самую широкую улыбку.
— Сюда.
***
Я запираю засов на входной двери магазина, переворачиваю табличку с «Открыто» на «Закрыто». Когда я разворачиваюсь, Таллула стоит посреди магазина. Лямка платья спадает с одного плеча, а туфли она держит за ремешки самыми кончиками пальцев. Я смотрю на неё, и мой пульс бешено стучит.
Она смотрит в ответ.
Потянувшись к выключателю, я удерживаю её взгляд. Затем щёлкаю им. В магазине воцаряется темнота, и остаются лишь небольшие кармашки мягкого света от приглушённых тёплых светильников наверху книжных шкафов.
— Итак, — голос Таллулы звучит мягко, хрипловато от такого количества разговоров. Разговоров с людьми, которые не были мной; с людьми вроде того посетителя, которого я едва не выпнул под зад, когда объявил об открытии через полтора часа после времени, когда магазин должен был официально закрыться.
— Итак, — повторяю я, убирая руки в карманы. Они сжаты в крепкие кулаки. Мои пальцы ноют от необходимости прикоснуться к ней.
— Всё прошло хорошо, мне кажется, — говорит Таллула, перенося вес на одну ногу и качнув бёдрами.
— Я тоже так думаю.
Наши взгляды встречаются, мы смотрим так пристально, что между нами как будто стреляет электричество.
— Спасибо за твою усердную работу сегодня, — говорю я ей. — Ты отлично обслуживала посетителей. Одного в особенности. Сколько кружек кофе он выпил? Три? Всю ночь же спать не будет.
Освещение сводится лишь к слабому желтоватому свечению, но мои глаза уже адаптировались, так что я не упускаю это — выгнутую бровь, слегка изогнувшиеся губы.
— Он заказывал кофе без кофеина. И я могу сказать то же самое про тебя. У вас с Нат завязалась славная беседа в секции исторических романов.
Мои руки напрягаются в карманах. Таллула крепче стискивает свои туфли.
Её взгляд опускается к моим губам. Мой опускается к её губам. Я больше ни секунды не могу выносить расстояние.
Я делаю шаг в её сторону. Она делает шаг в мою сторону.
Я достаю руки из карманов. Она роняет туфли на пол. Мы бежим друг другу, сталкиваемся так свирепо и быстро, мои ладони притягивают её ко мне за талию, пальцы широко распластываются и проходятся по её спине. Таллула запускает руки в мои волосы и дёргает мою голову вниз. Наши рты так грубо и голодно сминают друг друга. Языки воюют за господство, зубы стукаются, рты раскрыты, тяжело дышат с таким бл*дским отчаянием.
В моём горле рокочет стон облегчения, когда Таллула вжимается в меня своим мягким телом, отчего мой быстро твердеющий член оказывается прямо между её бёдрами.
— Я хотел схватить этого мудака за загривок, — бормочу я между поцелуями, — и вышвырнуть его задницу из магазина.
— Я хотела схватить эту Барби за волосы, — она ахает, когда я наклоняюсь и кусаю её шею, а затем горячо лижу это место языком, — и выволочь её туда, откуда она припёрлась.
— Бл*дь, Лула, — я дрожу, когда она впивается зубами в мою грудную мышцу прямо через рубашку и кусает. С силой.
— Прости, — шепчет она.
— Не смей извиняться, — я хватаю её волосы в кулак, целую в шею, провожу языком до её уха. Она стонет. — Мне это понравилось. Я хочу, чтобы ты сделала это ещё раз.
Таллула улыбается, запрокинув голову и открывая мне свою шею. Я прокладываю по ней дорожку поцелуев, затем спускаюсь к округлости груди.
— Подожди!
Я отстраняюсь, тяжело дыша и глядя на неё.
— Лула?
— Мы пообещали, — она несчастно вздыхает. — Мы пообещали, что не будем спешить.
Я киваю, хрипло сглотнув.
— Ты права.
Её ладони скользят вверх по моей груди. Она хватает мой подбородок, большим пальцем проводит по моим губам.
— Но бл*дь, я так тебя хочу.
— Я тоже тебя хочу.
Она прикусывает губу, её взгляд пробегается по моему телу.
— Мы могли бы... поиграть с семантикой.
Я выгибаю бровь, пока мои ладони крепко обхватывают её талию, её роскошную полную задницу.
— Я слушаю.
— Ты мог бы... потрогать себя, — она смотрит на меня из-под ресниц. — Я могла бы потрогать себя. Мы могли бы сделать это... вместе.
Во мне пульсирует жар, мой член становится каменно твёрдым.
— Держим руки при себе. Но смотрим.
— Именно так, — шепчет она.
Я снова накидываюсь на неё с крепким, голодным поцелуем.
— О да, бл*дь.
— Я хочу стереть эту женщину из твоей памяти, — бормочет Таллула, притягивая меня обратно к себе, увлекая к креслам.
— Да её изначально не было в моей памяти, Лу. Я хочу, чтобы ты вообще забыла о существовании того флиртующего мудака.
Она хохочет. Хохочет!
— Я тебя умоляю, я не была заинтересована. У него татушки на шее. После Клинта я на всю жизнь покончила с людьми, у которых есть татуировки.
Я отстраняюсь, тяжело дыша, и расстёгиваю одну пуговицу рубашки, затем вторую.
— Тогда у меня для тебя плохие новости, Кларк, — я поспешно скидываю рубашку и отбрасываю её в сторону. — Потому что у меня есть тату.
У Таллулы отвисает челюсть.
— Бл*****дь, — стонет она. Её ладонь ложится на моё плечо, на горы и вечнозелёные деревья, на текущую между ними воду, разливающуюся по моей груди.
— Решающий фактор? — спрашиваю я.
Она быстро мотает головой.
— Забудь. Татушки — это нормально. Даже превосходно.
Я притягиваю её обратно в объятия и целую, трахаю её рот языком так, как мне хотелось бы взять её членом, глубоко и медленно. Таллула отстраняется, тяжело дыша, и говорит:
— Сядь.
Я улыбаюсь ей.
— Слушаюсь, мэм.
Она мягко толкает меня в грудь, положив ладонь на моё бешено стучащее сердце, и я с глухим ударом шлёпаюсь в барное кресло. Оно вращается от силы моего падения, но я упираюсь в пол широко расставленными ногами и сразу принимаюсь за пряжку ремня.
Таллула поддевает ногой соседнее кресло, подтаскивает его ближе, затем плюхается в него и задирает своё платье по бёдрам. Одну ногу она закидывает на подлокотник, открывая взгляду едва различимые очертания кружевных трусиков.
— Кто, чёрт возьми, выключил свет? — уныло бурчу я.
Таллула смеётся, скидывая лямки платья с плеч, ниже ложбинки и открывая взгляду такой же нежно-розовый лифчик, едва прикрывающий её тёмные соски, напрягшиеся под кружевом.
— Господи Иисусе, — стону я, рефлекторно приподняв бёдра, а сам расстёгиваю ширинку и прижимаю ладонь к своему пульсирующему члену. — У тебя самые великолепные груди на свете, Лу.