Напрягаю желваки.
— Я так не считаю, — отвечаю мрачно.
— Именно так ты и считаешь. Всегда считал.
Тишина вокруг нас звенящая.
Я не могу сочинять вранье, даже для того, чтобы сгладить ситуацию. Она права, и в этот раз, заткнувшись, смириться с правотой должен я.
— Я прошу прощения, если чем-то тебя обидел, — говорю с дебильным хрипом в голосе. — Год назад.
— Ты обижал меня постоянно, — отвернувшись, она распахивает холодильник и начинает доставать оттуда бутылки. — Ты мне не мешаешь. Можешь делать все, что хочешь. Мне вообще на тебя плевать.
Это отличный удар прямо мне в бубен. Хоть и ментальный, но ощутимый, как кувалда.
Когда она оборачивается, я вижу красные пятна на ее щеках. Внутри меня самого гребаное замыкание.
Сделав шаг назад, хрипло говорю:
— Я тебя понял.
Достав руку из кармана, кладу на столешницу перед собой крошечный кружевной сиреневый треугольник, говоря:
— Это твое.
Развернувшись на пятках, выхожу из кухни и сбегаю по ступенькам, видя, как навстречу мне идет Захар Токарев. Его глаза сощуренны, на что мне в высшей степени похер.
Оставив его за спиной, бросаю взгляд на толпу у стены для дартса и сворачиваю на тропинку, ведущую к забору и калитке, чтобы свалить отсюда и в перспективе больше не возвращаться.
Сжимая руль до побелевших костяшек, гоню по трассе назад в город, игнорируя сообщение от Даши, которое всплывает на дисплее приклеенного к панели телефона.
Глава 14
Полина
— Хотите примерить?
Тряхнув головой, отрываю глаза от черного комплекта белья, полупрозрачное кружево которого растираю между пальцев.
Девушка-консультант смотрит на меня удушающе приветливо. Удушающе, потому что сама я нещадно кусаю губы и борюсь со спазмами в горле, которые преследуют меня второй день подряд. Застрявший в горле ком раздражает и выводит из себя, но стоит только коснуться мыслями вчерашней вечеринки на даче Дубцова, как все начинается сначала!
Я не стану плакать. Ни за что на свете. Как бы близко к глазам ни подбирались проклятые слезы.
— Так что, примерите?
Сделав короткий рваный выдох, снова смотрю на полупрозрачный кружевной лифчик и трусики к нему.
Ткань нежная, очень красивая, но это чересчур смело. Чересчур смело для меня, я никогда такого не носила и не уверена, что готова надеть нечто подобное для Захара. Я знаю, что ему такой эксперимент понравится. В этом и проблема! Я не хочу… заводить его слишком сильно. Я просто не готова к тому, что он заведется слишком сильно.
Ни о чем не хочу думать…
Сегодня утром Захар уехал в Москву. У него командировка, в понедельник какая-то конференция в одном из небоскребов.
Откашливаюсь, но мой голос все равно хрипит, когда произношу:
— Да, примерю.
В груди так давит, что мне хочется свернуться на диване в клубок и не двигаться, но я лучше умру, если буду… валяться овощем на диване только потому, что Антон Матвеев ушел из моей жизни и, я уверена, больше никогда в ней не появится.
Я не жалею. Ни о чем. Ни за что не возьму свои слова назад. Пусть он катится к чертям. Вместе с Дашей. Вместе со своими извинениями и со своей гордостью!
В носу щиплет, пока иду в примерочную вслед за консультантом, и до скрипа сжимаю ручки сумки, чтобы избавиться от этих накатывающих ощущений.
Как только за мной задергивают штору, принимаюсь стаскивать с себя одежду.
Почему я такая дремучая? Даже смотреть на этот комплект мне немного стыдно. Он черный. Это делает его слишком эротичным. Я не умею носить эротичное белье.
— Ладно, — рычу, облачаясь в смелое кружево.
Соски просвечивает. Моя кожа не успела, как следует загореть этим летом, поэтому на контрасте кажется еще светлее, чем есть. Провожу руками по груди и животу, глядя на себя в зеркало, и понимаю, что мне нравится. Да, нравится.
Быстро переодевшись, иду на кассу, пока не передумала.
Пока мою покупку укладывают в фирменный пакет, роюсь в своей сумке, чтобы найти карту, но пальцы цепляются за сиреневые стринги, которые я сунула туда вчера в состоянии аффекта.