— И что же это? — спросила она.
— Мне сорок лет. Пора…
Он говорил совершенно искренне. Эбигейл поняла это по выражению его лица, по интонации голоса. Мистер Галлахер совсем не напоминал человека, опоенного любовным дурманом. То был человек, имеющий серьезные намерения, готовый принять кого-то в свою жизнь. Никто лучше, чем она, не понимал, что такое одиночество, когда в доме нет ни одной живой души, пусть этот дом и является твоим роскошным убежищем. Большинству женщин нужна родная душа, любовник и партнер, с которым можно разделить радость и горе.
— Что-то происходит с мужчиной, когда он понимает, что пора остепениться и создать семью, — сказал наконец Макс. — Я чувствую, именно это сейчас происходит со мной. Пора. Лучше объяснить не могу.
— И не требуется. Я понимаю.
— Тогда вы мне поможете?
Эбигейл отвернулась и на мгновение закрыла глаза.
— Конечно.
— Слава Богу! Сам я не сумею найти идеальную женщину, поскольку от этого зависит вся моя жизнь — слишком велика ответственность. А вы сможете. Вы точно знаете, что мне нужно. Мисс Гастингс? Эбигейл?
Да, она понимала, что ему нужно, но не знала, как полностью отрешиться от себя самой, чтобы сделать то, о чем просит Макс. Есть непосильные жертвы. Не все можно сделать, даже во имя любви, потому что любовь в этом случае превращается в нечто иное и сердце каменеет. Похоже, все это ей вскоре предстоит испытать.
Эбигейл заставила себя улыбнуться:
— Разумеется, я помогу вам. Разве не поступала я так всегда, о чем бы вы ни просили?
Макс вздохнул с облегчением. Это она предвидела. Мужчина снова превратился в мистера Галлахера с его дерзкими планами и мечтами, азартом игрока и стремлением побеждать во что бы то ни стало, а она снова была мисс Гастингс, его референтом, его палочкой-выручалочкой. Эбигейл хотелось плакать. Но этого она, разумеется, не могла себе позволить.
— Вы всегда были со мной в нужный момент. Такой замечательной помощницы я не заслуживаю. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность вам за то, как вы заботитесь обо всем, Эбигейл. Вы как мать, которая всю ночь спит лишь вполглаза, если ребенок кашляет.
Одноглазая мать? Так вот как Макс ее воспринимает? Эбигейл отлично поняла намек, таившийся в его благодарности. Словно он пытался объяснить ей, что не надо вмешиваться в его личную жизнь и излишне опекать его подобно родителям-собственникам.
— До недавних пор я не отдавал себе отчета в том, насколько завишу от вас, — продолжал Макс. — Даже думал, что пора бы мне облегчить ваше бремя и позволить жить своей жизнью. Наверное, есть вещи, на которые у вас просто не остается времени… ну, например, чаще видеться с вашим приятелем?
— О… да. — Эбигейл сердито взглянула на босса, полагая, что он ее дразнит.
Не было никакого приятеля. Она придумала его просто от смущения и впоследствии никак не могла «взять обратно». Как-то Макс пригласил ее пообедать, но Эбигейл относилась к нему с таким благоговением, босс казался ей таким недоступным, что она не могла заставить себя принять приглашение. Странно, но за все эти годы Макс ни разу не повторил попытки. Она же считала, что если женщина действительно интересует мужчину, то он бывает более настойчив. А мистер Галлахер проявлял удивительное упорство лишь в том, чтобы всю свою жизнь зависеть от этого проклятого кубка.
На кухне снова грозило воцариться это ужасное молчание. Эбигейл знала, что больше его не вынесет, поэтому направилась к микроволновой печи и набрала хорошо знакомую комбинацию цифр на таймере.
— Пять минут, и будьте осторожны, открывая крышку, чтобы не ошпариться, — напомнила она.
— Спасибо, но сегодня мне ужин не понадобится. Я ухожу.
— Уходите?
— Должно быть, я забыл вас предупредить. Марсия Уолтерс устраивает для меня что-то вроде ужина накануне дня рождения.
— Но я не…
Эбигейл попыталась было объяснить, что не приготовила его вечерний костюм, но вдруг подумала, что, вероятно, Макс ничего не забыл, а хочет, чтобы она постепенно сузила рамки своей деятельности. Ведь он собирается жениться и, безусловно, на какой-нибудь красивой, блестяще образованной даме вроде Марсии Уолтерс, с которой время от времени встречается и которая являет собой непревзойденный образец женского обаяния. Зачем ему в таком случае опека «одноглазой» матери?
— Ты еще не послала его к черту?
Эбигейл поняла, что избавиться от Мейвис Свон невозможно. Секретарша решила устроиться в ее кабинете как дома и отлично в этом преуспела. Положив ноги на стол и раскачиваясь взад-вперед в вертящемся кресле, она оценивающе разглядывала подругу, которая вот уже час безуспешно пыталась заставить себя начать работать.
— Мы поговорили, — сообщила Эбигейл, — если ты это хотела узнать.
— И ты его наставила на путь истинный?
— Я напомнила ему, что он не рогатый баран.
— Ты моя умница! — Мейвис сняла пушинку с рукава своего клюквенно-красного свитера. — И это его образумило?
— Не совсем. — Эбигейл высыпала на стол содержимое своей сумочки и портфеля, затем сняла жакет и бросила его на вешалку у двери.
Жакет, зацепившись за крючок, сорвался и упал на пол, где уже лежало что-то шерстяное, темно-зеленое. Эбигейл не потрудилась поднять вещи — такое у нее сегодня было настроение.
— Что это значит? — подозрительно поинтересовалась Мейвис.
Стул скрипнул под ее немалым весом, когда она, сняв ноги со стола, села прямо. Третья стадия, отметила про себя Эбигейл. Сейчас Мейвис начнет обхаживать ее, добиваясь полной откровенности.
— Это значит, что я собираюсь искать ему жену, — ответила Эбигейл. — И должна найти ее. Это моя работа.
— Твоя работа? Прошу прощения? Покажи-ка мне, где в твоем контракте содержится пункт об исполнении обязанностей свахи?
— Там ничего не сказано и об «одноглазой» матери, но я же исполняю ее обязанности, и, быть может, чересчур хорошо.
— Одноглазой матери? Ты вовсе не обязана этого делать, — настаивала Мейвис. — Иди к нему и скажи, что ты этого делать не будешь. И объясни почему.
— А почему?
— Потому что ты в него влюблена.
Эбигейл вскрикнула и задохнулась; пол снова стал уходить из-под ног.
— Ничего более ужасного ты не могла мне сказать, Мейвис Свон! И это последнее, что я хотела услышать сегодня утром. Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти вчера вечером, когда Макс рассказывал, как благодарен мне и что без меня ни за что не сможет найти себе идеальную жену. Я не виновата, что не так красива, искрометна и совершенна, как Марсия Уолтерс.
— Кто такая Марсия Уолтерс?
— Девка, которая постоянно приглашает его к себе домой на ужин. — Эбигейл не поверила своим ушам: неужели она действительно произнесла слово «девка»? — Я глаз не сомкнула и есть не могла.
— Да, дела-а-а.
— То, что я всю свою жизнь посвятила одному мужчине, еще не означает, что я в него влюблена.
— Означает.
Эбигейл обхватила себя за плечи, глаза ее наполнились слезами.
— Ладно, пусть так. Влюблена, согласна. Ну и что? Я его помощница и для него всегда ею останусь. Вчера вечером Макс ясно дал мне это понять.
Секретарша с отсутствующим видом замурлыкала популярный мотивчик.
— Мейвис, что ты делаешь?
— Думаю; так мне легче думается…
— Но ты напеваешь «Слезы одиночества».
Мейвис подняла руку, давая понять, что ее осенило вдохновение:
— Может быть, он ждет, чтобы преданная помощница сама призналась ему в своих чувствах?
Эбигейл не стала скрывать раздражения:
— Если бы он представлял меня в роли идеальной жены, то не стал бы просить найти ее, не так ли? А?
— Ты не узнаешь этого, пока не спросишь.
— Ни за что! У меня достаточно гордости.
— Тогда я спро…
— Не смей! Если ты это сделаешь, можешь попрощаться со мной навсегда, со мной и со своим Уэстоном. На следующий же день мы полетим на самолете в Бейрут. Я слышала, что там сказочная погода и нас ждут не дождутся обратно в качестве туристов.