казались эти здания со своей особенной архитектурой. Николас поспешил к дереву, под
которым думал укрыться и набраться смелости пойти и постучать в дверь Грейс.
Ветви защитили от воды, но не от порывов ветра, поднявшегося в этот момент, словно
природа тоже стремилась подтолкнуть его к ней. Пиджак и тонкая рубашка представляли
собой скудное укрытие, а мокрая ткань, леденя, прилипала к коже. Тем не менее Николас
стоял на месте и смотрел на окно верхнего этажа, из которого пробивался тусклый свет.
Николас размышлял о том, насколько они разные. Его отец работал консьержем, а мать
обрабатывала швы на оверлоке за серую зарплату. Он был юристом и строил юридическую
карьеру в таком городе, как Рим, где трудилось так много адвокатов, что эта работа
обесценивалась. Грейс, напротив, происходила из богатой семьи, делала успешную карьеру и
могла, подобно Елене, решить однажды утром проснуться и отправиться медитировать на
другой конец света. Свет погас, и мужчина воспринял это как то, что судьба побуждает его к
действию. Уйти или остаться? В голове промелькнула мысль, что если Грейс плакала на
самом деле, как предполагала её двоюродная сестра, то не из-за их прощания, а из-за
умирающего профессора.
Мокрый асфальт отражал свет уличных фонарей, машины не проезжали, и тишина
висела над ним вместе с непрекращающимся дождём. Чем бы ни закончился этот вечер, он
получит ответы на свои вопросы. Николас схватил чемодан и побежал через дорогу; как раз в
это время небо решило раскрыться полностью. За время, что шёл до лестницы и поднимался
к двери, Николас промок до нитки.
— Бля… погода дрянь…— пробурчал он, тщетно отряхивая рукой волосы.
Он поискал рядом с дверным звонком имя, но нигде не увидел; была только золотая
кнопка в замысловатой рамке. Мужчина нервничал, как подросток на первом свидании.
Лёгкие сжались от волнения, он с трудом глотал воздух. Недолго думая, нажал на кнопку
звонка, ожидая услышать мелодичную музыку, но вместо этого раздалась банальная трель.
Он сделал шаг назад под проливной дождь и увидел, как во всех окнах зажёгся свет.
Николас позвонил ещё раз и стал ждать, глядя на дверь, в то время как струйки дождя стекали
с волос по лицу и собирались на промокшей одежде.
— Кто там? — спросила Грейс. Над ним загорелся свет, словно прожектор на сцене.
— Николас, — ответил он, глядя в глазок телекамеры, ощущая, как на смену волнению
приходит спокойствие того, кто уже не может отступить.
Щелчок замка возвестил об открытии двери, и через мгновение перед ним стояла
Грейс. Николас не был уверен, что именно почувствовал в этот момент. Было смятение, но, возможно, и облегчение оттого, что видит это лицо вновь, спустя несколько дней, которые
теперь казались годами. Он никогда не видел её такой: волосы завязаны в небрежный узел, из
которого выбивались растрёпанные локоны, в бесформенных спортивных брюках, простой
белой футболке и кардигане, что скрывал все восхитительные изгибы. На бледном и
осунувшемся лице глаза казались огромными и бездонными, и смотрели на него с
изумлением и ожиданием.
Оба замерли: она — внутри квартиры, кутаясь в кардиган, он — на площадке перед
дверью, промокший, а вокруг ног уже собралась лужа воды.
Грейс пробежалась по Николасу взглядом, словно только сейчас заметив его жалкое
состояние.
— Ты весь промок, входи, — она поёжилась, пропуская его, и он повиновался, оставляя за собой мокрый след.
— Извини, я тут навожу беспорядок.
— Какая разница. Раздевайся, я принесу тебе халат.
Она побежала наверх по лестнице, пока он осматривался. Обстановка была
элегантной, но не роскошной, в ней царила простая изысканность, свойственная тем, кто
привык тратить деньги и обзавёлся комфортом.
От осмотра его отвлекли шаги по лестнице.
— Ты до сих пор в мокрой одежде? — набросилась на него Грейс с халатом в руках и
встревоженным выражением лица. — Если не переоденешься, подхватишь воспаление
лёгких!
Николас проигнорировал приказ.
— Грейс…
Она остановилась в шаге от него, ожидая. Небольшая морщинка прорезала кожу
между её бровями, рот сжался в упрямую линию.
— Грейс, я не умею справляться с эмоциями, я годами избегал отношений, и ты… ну, ты знаешь почему. Так было до твоего появления, — Николас провёл рукой по лицу. — Я хочу
сказать тебе следующее… Я люблю тебя, Грейс. Люблю тебя отчаянно. Я чувствую себя
потерянным без тебя. Знаю, я часто вёл себя как сволочь, что…
Она начала плакать. Грейс обхватила туловище руками и покачивалась на ногах, торопливо вытирая слёзы на покрасневшей коже. Николас не знал, как интерпретировать эту
реакцию. Страх сковал сильнее, чем вода, покрывавшая его с ног до головы.
— Но если ты всё ещё любишь его, если думаешь, что никогда не сможешь ответить
взаимностью…
— Ты же сказал, что мы не заходили так далеко! — перебила она обвинительным
тоном.
Николас назвал себя идиотом.
— Я сказал это, потому что был в ярости. Ты уехала без предупреждения, словно
убегала от нас! Но я не это имел в виду, я хотел сделать тебе больно и… твою мать, я просто
хотел сделать тебе так же больно, как ты сделала мне… — тихо заключил он, протягивая к
ней руки ладонями вверх в знак капитуляции.
— А как же та девица, которая была с тобой? Как я могу тебе доверять, если ты всегда
окружён женщинами!
— Ты имеешь в виду Катерину?
— Я не знаю, кто она, но она была с тобой, когда мы разговаривали по телефону! —
воскликнула возмущённо.
Николас покачал головой.
— Катерине шестьдесят два года, она генеральный директор компании, которая может
стать нашим клиентом.
Николас подошёл ближе и обхватил ладонями лицо Грейс.
— Поверь мне, Грейс. Я люблю тебя, и если для тебя это не так, если ты ещё не забыла
его, ничего страшного. Я буду ждать, моей любви хватит на нас обоих.
Её рот дрогнул.
— Я тоже люблю тебя, какой же ты глупый…
Николас улыбнулся, почувствовав, как каждая мышца лица выгибается вверх, словно
движимая нитью как у марионетки.
Он крепче обхватил её лицо и наклонился. Когда их губы соприкоснулись, он словно
заново задышал, словно в этом прикосновении было сосредоточено всё первое в его жизни.
Сначала это были осторожные, почти боязливые поцелуи, затем руки Грейс
переместились по его груди к основанию шеи и начали расстёгивать пуговицы на рубашке.
— Ты простудишься, — выдохнула ему в рот, на мгновение отстраняясь.
Николас снова устремился к ней, на этот раз прижимаясь губами и языком; между
бёдер словно вспыхнул фитиль, и жар побежал на дальние концы тела. Эта энергия
направилась к Грейс и охватила её (если судить по тому, как она схватилась за одежду, стараясь ту сорвать, не прекращая поцелуев). Николас отстранился ровно настолько, чтобы
расстегнуть брюки, а затем вынуть из петель ремень. Через несколько мгновений он предстал
перед ней обнажённым.
Голый, горячий, возбуждённый.
— Мне нужно прикоснуться к твоей коже, Грейс, — умоляюще сказал он, запустив
руки в её волосы.
Он наклонил её голову в сторону, обнажая шею, и лениво лизнул. Провёл зубами по
напряжённым мышцам, пока у неё по коже не пробежали мурашки. Потом жадно присосался; и пусть на следующий день она обнаружит алые полосы, весь мир должен знать, — она
принадлежит ему, она его и ничья другая.
Он снял с неё кардиган и белую футболку. Набросился на соски, жёстко захватывая
губами. Разминал её груди, любуясь плотью, зажатой между раздвинутыми пальцами. Он
переместился вниз по её животу, облизнул пупок и задержался там так долго, что руки Грейс
ухватились за пряди его волос и потянули вниз, чтобы приблизить к источнику возбуждения.
Николас рухнул на колени, зацепил край спортивных брюк вместе с трусиками и
опустился ниже. Он спрятал лицо между её бёдер и закрыв глаза в экстазе, вдыхал запах.
Чтобы удержать, он обхватил Грейс за ягодицы, а его язык стал творить медленное, кропотливое, неустанное волшебство. Грейс упиралась ему в плечи, и сопровождала каждый
взмах, каждое погружение его языка протяжным стоном, переходящим затем во
всхлипывания и, наконец, в дикий, освобождающий крик.
— Какая ты вкусная, дорогая, — он повернул голову, чтобы поцеловать ей
внутреннюю сторону бедра, а затем помог снять одежду с ног.
Обнажённые, они вцепились друг в друга руками, вступая в борьбу, полную неистовой
страсти. В итоге они оказались на полу, катаясь в потном клубке, среди разбросанной
влажной одежды, шепча непристойности и пылко признаваясь в любви. Грейс шипела, как
кошка, кусала его за плечо, заставляя боль, поселившуюся в основании спины, взорваться
первым вздохом наслаждения; царапала ему бёдра, принимая его в свою пульсирующую
плоть. Оседлав его, впивалась ногтями в бицепсы, оставляла бороздки на груди. Затем
настала очередь Николаса опрокинуть её на спину. Толчки следовали один за другим, ритмичные и безжалостные, он укусил её за линию челюсти, перешёл к губам и пожирал их,
впитывая каждый стон, пока пульсирующие сокращения вокруг члена сопровождали оргазм
Грейс. Когда он почувствовал, что её мышцы расслабились, он позволил кончить и себе, и
вышел из неё, осыпая горячими каплями.
Через неопределённое время пол стал слишком неудобным и холодным. Они побежали
вверх по лестнице в ванную комнату и приняли долгий горячий душ. Потом оказались под
одеялами и между сваленными подушками, в тёплом и сухом гнёздышке. Сначала они
молчали, их эмоции выражали поцелуи. В какой-то момент Николас оторвался от неё и
провёл взглядом по раскрасневшемуся лицу, по глазам, сверкающим, как чёрные жемчужины.
— Я люблю тебя, Грейс. Никогда не сомневайся.
Она прильнула к его губам и погладила по лицу.
— Теперь я знаю. Теперь я знаю очень многое.
— Например?
Она ответила поспешно, будто всегда знала ответ.
— Я знаю, что ради любви нужно рисковать. Знаю, что у неё много лиц, и они не
всегда могут нравиться. Я знаю, что когда человек любит, когда он любит по-настоящему, это
навсегда, что бы ни подкидывала нам жизнь. И… — Грейс улыбнулась и нежно поцеловала
его, — и я люблю тебя и рискую всем, чтобы ты был рядом со мной. Какое бы лицо ты мне ни
показал, я буду любить и это. Только прошу тебя относиться к этой любви с уважением, поверить в нас, и я сделаю то же самое.
Николас прислонился лбом к её лбу.
— Я дам тебе уважение, доверие и преданность. Обещаю, ты будешь единственной и
неповторимой. Навсегда… — закончил он, шепча ей в губы, прежде чем поцеловать.
Затем он внезапно отстранился и сел.
Его широкая спина подёргивалась, пока он делал короткие, быстрые вдохи и, наконец, разразился чиханием, словно взорвавшаяся петарда.
— Проклятая английская погода, — пробормотал он, укладываясь рядом с ней.
Грейс хихикнула.
— Общеизвестно, что здесь всегда нужно носить с собой зонтик.
Николас приподнялся на локте и положил голову на руку, а другой рукой взял прядь её
волос, чтобы разгладить между пальцами.
— О зонтике я думал меньше всего. После разговора с Еленой в…
— Моей двоюродной сестрой?
Он рассказал об их короткой встрече, стараясь не останавливаться на её причудах.
— Значит, в конце концов она выбрала Австрию.
— Похоже на то, — выпустив локон, он взял её за подбородок и повернул к себе, — а
ты, Грейс, что выберешь?
— Что ты имеешь в виду?
— Здесь у тебя есть дом, работа, жизнь.
Она мило улыбнулась.
— Я могу работать где угодно, всё, что мне нужно, — это подключение к интернету.
Что касается дома и жизни, то это то, где решит быть моё сердце.
— А… он?
По потемневшему взгляду она, должно быть, сразу поняла, о ком идёт разговор.
Николас пожалел, что поднял этот вопрос, но это было последнее препятствие, которое
необходимо преодолеть.
— Ральф был очень важен для меня, как и Кьяра для тебя. Но они уже в прошлом. Ты
познакомил меня с любовью, а не он. Понимаешь?
— И для меня так же.
Николас снова поцеловал, не в силах насытиться её губами, вздохами, ароматной
кожей.
— Так ты возвращаешься в Италию, со мной?
— О чём именно ты меня спрашиваешь?