— Поди-ка сюда, ты!
Тереза робко, на цыпочках, к нему приближался.
— Какой день сегодня.
— Среда...
— Раз-говорры! — гремел Титвинидзе. — Кавеладзе, где ты?!
По вечерам мы, принаряженные, отправлялись в театр, бросали пятачок в железный ящичек тети Какалы и, пройдя внутрь, рассаживались в партере, пропахшем ароматом одеколона «Фантазия»; на сцене тускло мерцали фонари, тетя Какала с железным ящиком под мышкой отодвигала в сторону желтый атласный занавес, подвешенный на проволоке, и перед нами под видом английского графа представал наш Титико Глонти; выхватив деревянную саблю, он всаживал ее в самое сердце французскому герцогу — своему двоюродному брату Ефрему Глонти; и горько рыдала испанская принцесса Верико Тирошвили...
Многие, очень многие из нас страстно любили театр.
Вы, верно, и сами примечаете, что наша история клонится к концу: — ведь повествование явно идет на спад.
Заместитель городского головы Какойя Гагнидзе и его помощник Бухути Квачарава по-прежнему рассаживались в первом ряду, и вся пыль сыпалась им на голову. Иной раз они требовали от Шашии: уйми-де немного этого Титико, а то он уж чересчур раскричался, но стоило Титико понизить голос, как с галерки неслось требовательное замечание старого театрала — Малхаза Какабадзе: «Немного погромче, ничего не слышу! Драма это, мои дорогие, или балет...»
И если это можно назвать руслом, то наши Харалети снова вернулись в старое русло.
Но, как сказал один человек, где-то, что-то, хоть самое крохотное, всегда остается.
Не скажу обо всех остальных, но Пармен Двали, несомненно, кое-что запомнил. Оставив свои всегдашние забавы, он по вечерам, чуть только первая корова с мычанием подойдет к Харалети, тотчас же брал в руки подзорную трубу, которую, правда, поначалу подносил, иной раз по ошибке вместо глаза ко рту, но со временем, пообвыкнув, стал использовать правильно; запомнил, вероятно, кое-что и Папико — он по-прежнему затаивался в папоротниках и глядел подолгу подернутыми поволокой синими глазами, откуда я знаю куда, — мир огромен.
И еще один человек помнил Бучуту. И, по правилу, вы бы должны были догадаться — кто: да кто ж, как не я! Не напрасно же я убивался, описывая вам всю историю? Ээх, заслабело что-то мое повествование, и чтоб нам с вами не расставаться в таком неважнецком настроении, позвольте мне завершить эту маленькую историю бравым куплетцем харалетца, который не умел даже читать-писать:
А время, как известно, идет.
Человек, который страсть как любил литературу
Все началось с того, что вызвал меня мой руководитель и говорит:
— В вашем будущем труде должны найти отражение аспекты, отображающие повседневное поведение рабочих и служащих — жителей поселения городского типа — и вместе с тем выявиться закономерности, определяющие зависимость этого поведения от условий жизни. В той части общественного функционирования и развития, которой ныне уделяется значительно большее внимание, чем уделялось до сей поры, быт, поведение и деятельность человека во вне- производственной сфере занимают далеко не малое место. Спички при тебе есть?
А черт! — спичек у меня не было.
— С одной стороны, научно-технический прогресс, — пошел далее руководитель, — и совершенствование, наряду с ним, бытовых условий на современном этапе...
— Сбегаю достану...
— Нет-нет, я все равно собираюсь бросать... В жизнедеятельности человека вне производства его повседневные занятия становятся все более существенным элементом быта. А посему подчеркнутое внимание надлежит уделить проблеме свободного времени, особый интерес к которой определяется, во-первых, тем, что досуг является одним из факторов формирования личности, индивидуума, входя в виде компонента в общий комплекс его жизни и деятельности; во-вторых, тем, что такого рода исследование поможет нам во всей полноте выявить важные механизмы полезного воздействия на человека; и, наконец, в-третьих, тем, что эта сфера изучена слабее, нежели другие не менее важные компоненты экономического и социального развития.