В этой песне припев без слов. Дружный хор по-цыгански подхватывает: «Ай, ля-и-ля, ли-лял-ля-и-ля». Очень похоже на цыганский хор. Этой песней гордятся солонцовцы. Они первыми привезли ее откуда-то на Хопер. И потому лучше, чем они, никто в краю не поет эту песню.
Ребятня со всех улиц и переулков сыпанула к дому Селезневых. Сейчас женихова родня будет выкупать невесту.
Шофер увидел Нату, поманил рукой.
— Как Степка, разговаривает? — спросил.
— Разговаривает.
— Покататься хочешь?
Шурка покосилась на сестру. Натка вспомнила уговор всегда быть вместе.
— И Шуру возьмешь?
— Да хоть всем хутором садитесь. Пока они там будут торговаться, а мы на озеро охолонуться съездим. Жарища. Эй, мелюзга, сыпь в кузов, катать буду!
Ната и Шура — в кабине, мелюзга — в кузове. Она кричит, визжит, смеется и, подражая взрослым, поет:
Высыпала мелюзга из кузова, сбежала к озеру и…
— Лешка! — крикнула Натка. — Ты чего там делаешь?
Развалившись, будто в кресле, Лешка полулежал на пузатой автомобильной камере. Между ног он держал конец шланга. Увидав кочкинскую ораву, Лешка три раза дернул за шланг, что означало: «кто-то подходит к озеру». Ванятка в ответ дернул один раз: «понял».
— Загораю, — ответил Натке Лешка и снова настойчиво дернул два раза: что, мол, «нужно подниматься».
Но разве мог Ванятка подниматься, когда на берегу кто-то есть. Надо переждать. Прощупывая пешней дно, он еще раз дернул за шланг. Но дернул так, что шланг выскользнул из рук Лешки и пошел на дно.
Лешка ринулся в воду ловить шланг и сразу же в воде стукнулся лбом о Ваняткин лоб. Почти в один миг над водой появились две головы.
— Знаешь, ты кто? — спросила Ваняткина голова. — Идиот.
— Сам ты такой, — вежливо ответила Лешкина голова. — Я не виноват, что плохо разработали сигнализацию. Где теперь маску возьмем?
Ребятня завладела камерой, уставшие Ванятка и Лешка медленно помахали к берегу.
— И пешня утонула? — выкачивая пальцем из уха воду, спросил Лешка.
— Пешня — ерунда. Сотню можно сделать.
— Ну, как там? — полюбопытствовал Лешка.
— Плохо. Ковырнул раза три — и стала темная ночь. А вообще, кажется, один раз во что-то твердое стукнул пешней.
— До грунта достал.
— Не похоже. Вроде бы деревянное. Даже гукнуло.
Лешка неожиданно рассмеялся. Давясь от смеха, проговорил:
— Вспомнил, как мы с тобой лбами.
— Я аж до дна опустился, — улыбнулся Ванятка.
Лешку разобрал смех, и он, едва выговаривая слова, рассказывал:
— У меня аж искры посыпались. Хорошо, что в воде, а то вспыхнуть мог бы.
— Хватит тебе, — остановил Лешку Ванятка. — Развеселился.
— Да ты не горюй: мы знаем теперь, что нам искать, и обязательно найдем. Я обещаю достать маску. Маму попрошу. У нее в военкомате знакомые есть. Найдут какой-нибудь старый противогаз. Новый нам не нужен. Лишь бы воду не пропускал.
Когда вернулись в Кочки, постель невесты была продана, и невеста продана. Подвыпившие кочкинцы пели свою песню. Тоже откуда-то привезенная, она считалась своей, потому что первыми запели ее они.
Пели и плясали до поздней ночи. Особенно интересного ничего не было. Интересное было на другой день, когда по хутору пошла толпа ряженых. Тут были и бурые медведи, и цыгане. Цыганки приставали к встречным хуторянам. Цыгане заставляли медведей плясать под гармошку. Но вот появилась в воротах Наткина бабушка. На ней был Наткин спортивный костюм, ласты, на лице маска, а во рту трубка. Все бросились к ней, окружили. Она прорвалась сквозь толпу, подхватив в напарники одного из медведей, начала танцевать, высоко поднимая ноги, опасаясь, как бы медведь не наступил на ласты.
В Кочках любят рядиться на свадьбах. Но цыгане и медведи — это не ново. Все внимание — бабке. Кто-то узнал в ней Ихтиандра из кинофильма «Человек-амфибия».
Пока бабка-Ихтиандр вытанцовывала, в толпе появились «полицейские». На головах — кастрюли, в руках — скалки вместо дубинок.
— А, морской дьявол?! — крикнули они на бабку-Ихтиандра. — Мы тебя давно ищем!