Он дешево отделался, но облегчение было смешано с сожалением. Он хотел сохранить в своей жизни Катринку и ребенка, хотя и не ожидал от себя столь сильных отцовских чувств. Его сын и дочь всегда были недовольны им, как отцом. Для них он был эгоистом. Он был поглощен своими фильмами, жил в мире фантазии. Да, это так. Но Катринка с темными волосами, голубыми глазами, заразительным смехом и сильным телом, которое плавилось под ним, когда они занимались любовью, была ожившей мечтой.
Катринка сказала родителям, что Мирек поможет еще в одном. Он предложил заплатить за ее роды в частной клинике Мюнхена. Клиника принадлежала доктору, которого он несколько раз встречал на приемах, устраиваемых властями Праги для иностранных артистов. Мирек заверил ее, что доктор Клаус Циммерман умеет держать язык за зубами, хотя это было важно только для него.
– А что потом? – спросила Милена. – Что мы будем делать, когда ребенок родится?
Катринка заколебалась.
– Я останусь с ребенком на Западе.
Увидев ужас на лицах родителей, она быстро добавила:
– А что еще мне остается делать? Здесь я потеряла все. На Западе у меня будет возможность чего-нибудь добиться.
– Мы никогда не увидим тебя больше? – спросил Иржка. – Это ничего для тебя не значит?
Если кто-либо из семьи эмигрировал, ее остальным членам никогда не выдавали визу на выезд. Иржка думал только об этом, хотя многое было поставлено под угрозу: его работа, работа Милены. У них не будет будущего. Они воспитали изменника и должны быть наказаны за это.
– Конечно, значит. – В голосе Катринки слышалась мука. – Но что делать? У меня есть выбор?
Она глубоко вздохнула.
– Все меняется. Сейчас правила не такие строгие, как раньше. Мы будем видеться. Я знаю. – Она старалась убедить не только их, но и себя.
Милена погасила сигарету, стала убирать посуду.
– Пойдемте спать, – сказала она. – Поздно. Мы устали. Слишком устали, чтобы думать. Мы поговорим завтра. – Она взяла поднос и вышла на кухню.
Иржка и Катринка, боясь встретиться взглядами, пожелали друг другу спокойной ночи. Милена на кухне мыла и вытирала чашки, думала о часах, которые они привезли из Польши, о ярко раскрашенной желтой керамике, которую ее родители подарили им на свадьбу. Она думала о ферме и Зденке с сыновьями, о Дане и ее розах, о Гонзе, об их этой квартире, где она жила счастливо с мужем и ребенком. Как можно все это оставить?
Потом она пошла в маленькую ванную и переоделась. Пристально разглядывала свое лицо в зеркале. На лбу и вокруг рта были глубокие морщины. Ее рыжие волосы тронуты сединой, а глаза затуманены болью.
Всю жизнь она старалась, чтобы у Катринки было все самое лучшее. Она готовила для нее, убирала, экономила на себе, шила ей одежду, ездила с ней па соревнования, проводила бессонные ночи, с ужасом воображая сломанные ребра и позвоночник. Разве после всего этого она не имеет права на спокойную и безмятежную старость?
Ее удивляло, что она не в бешенстве. Конечно, она рассердилась, была разочарована и обижена, но сейчас сильнее всех остальных чувств была жалость к дочери, которой пришлось так много пережить за последние недели, признать, что жизнь разрушена, и попытаться спасти хоть что-то из-под руин.
Милена думала о детях, которых она потеряла, и сомневалась, что на месте Катринки у нее хватило бы смелости оставить ребенка. Без сомнения, ее дочь была упряма, любила рисковать, но она была смелой.
Она легла в постель рядом с Иржкой. Чувствовала, как он возбужден и не спит. Она обняла его и мягко сказала:
– Мы должны будем остаться с ней в Мюнхене. Мы не можем оставить ее и ребенка одних.
– Я знаю. – Он повернулся. – Мы должны будем все бросить.
– Да. Но мы будем вместе. – Она поцеловала его. – Мы будем работать и строить новую жизнь.
Зная характер Милены, Иржка понимал, как трудно ей далось решение в их возрасте все бросить и начать жизнь заново в незнакомой стране.
– Мы поедем в Англию, – добавил он, – или в Австралию.
У них там были друзья, которые уехали из Чехословакии много лет назад, во время переворота.
– Это будет приключение, – сказала Милена.
– Ты смелая, – ответил Иржка, понимая, что говорит чистую правду. Все эти годы Милена жила в страхе, разрешая ему и Катринке жить так, как они хотят.
– Если бы, – вздохнула она.