Но маме он этого объяснить не мог. Даже если бы захотел, комок в горле душил его и не давал произнести ни слова. Всё, что он мог – это сидеть и трястись, а слезы лились потоком по лицу.
Подбородок матери лег ему на плечо, так, что она могла прижаться щекой к его щеке.
- Миленький мой, мне так жаль.
Он кивнул и почувствовал облегчение, когда она обняла его в последний раз и отступила назад.
- Я скажу твоим братьям начать грузить машины без тебя.
- Нет, - он остановился, прочистил горло, сердито шлепнул себя по лицу, - дай мне несколько минут и я спущусь.
- Джозеф, мы справимся. Если хочешь, можешь потихоньку собраться и уйти.
- Я знаю. Но сейчас я не в настроении быть один.
Он не удивился, когда она обошла кресло и вгляделась ему в лицо. Ее глаза были мягкие и теплые, но у ее рта было то самое выражение, которое давало понять, что не имеет значения, насколько большим или взрослым он стал. Если он не послушается, то схлопочет по макушке деревянной ложкой.
- Тебе лучше поехать домой с нами. Побыть какое-то время в своей старой комнате.
От этого любого потянуло бы к выпивке.
- Мам, мне не нужна ночевка. И я не неженка. Мне лучше просто продолжить жить дальше, чем сидеть здесь и тосковать.
Она поцеловала его в щеку, не обращая внимания на то, что та была вся мокрая.
- Прекрасно. Я скажу твоим братьям, что ты придешь им помочь через несколько минут.
Когда он наконец собрался с силами и спустился помочь загрузить чемоданы на колесиках в трейлеры, все вели себя более-менее нормально. Во всяком случае, настолько нормально, насколько Ковальские могут вести себя в день отъезда.
Они закатили чемоданы в трейлеры, принайтовали их храповиками, удостоверились, что всё снаряжение лежит в своих контейнерах. Они рискнули получить грыжу при погрузке тяжеленного гриля и потратили двадцать минут на поиски левой туфли Брайана. Пока женщины грузили вещи в фургон, парни опустили брезенты и сложили навесы.
Наконец, барахло Ковальских было сложено или выброшено и осталось только покинуть место, в котором Джо недавно провел две счастливейшие недели в жизни.
Глава 18
Кэри поднималась на лифте на верхний этаж административного здания журнала «Прожектор» и смотрела на свое отражение в зеркальных стенах.
Выглядела она дерьмово. О, она старалась. В ее распоряжении был ее великолепный арсенал косметических принадлежностей, и она дала хороший бой. Но если ты мечешься и ворочаешься пол ночи, пока не уплачешься до отключки, то на следующий день будешь дерьмово выглядеть. Это закон природы. Между отсылкой Тине заметки о Джозефе Ковальски и вызовом на верхний этаж прошло всего пятнадцать минут, что не сулило ничего хорошего для ее повышения. Лифт прозвонил мелодию – он был слишком высококлассным, чтобы просто звякнуть – и двери с легким шипением открылись.
Сделав глубокий вдох, Кэри шагнула вперед и пошла направо, прямо в уста адовы. Ее каблуки в ровном ритме цокали по блестящему мраморному полу, хотя она чуть-чуть дрогнула, когда секретарь-референт Тины не смог посмотреть ей в глаза.
- Входите, миссис Дэниэлс. Она ждет Вас.
И она ждала. Сидя на самом краю своего роскошного кожаного кресла и испуская из себя напряжение, словно ядовитое облако. Кэри закрыла за собой дверь. С опухшими глазами мало что можно было сделать, но она могла хотя бы пытаться не выглядеть так, будто ее желудок плясал как стиральная машина в коммунальной прачечной.
Тина держала что-то вроде печатной копии интервью.
- Ты провела с этим мужиком две недели и всё, что мне даешь – это на сто один чертов процент типовое интервью?
- Вы сказали мне получить эксклюзивное интервью от Джозефа Ковальски. Оно у вас.
Тина бросила в нее пачкой листов, но они, мягко вспорхнув, спланировали на землю. Она, должно быть, по настоящему разозлилась, раз отпечатала заметку, только чтобы бросить ее ей в лицо.
- Ты, честно, думаешь, кто-то даст гребаный член за то, что он кладет майонез себе в хот-доги?
- Многие люди сочли бы это отвратительным. И может вам перейти прямо к его попыткам творчества без помощи алкоголя?
Тина откинулась на спинку кресла и провела языком по своим свежеотбеленным зубам.
- Я читала постеры ФБР, в которых было больше грязи, чем в том, что ты мне дала. Я хочу знать, с кем он спал, чье фото в его бумажнике. Какие законы нарушал. Какие трусы он носит.
Это была Кэри, и фото тоже Кэри. Единственная разрушенная вещь – это ее разбитое сердце. И он носит брифы-боксеры, «единственное, что он одобряет».