- Да.
- В нем аккумуляторы хорошо заряжены? Надолго хватит?
- Полностью заряжены, а что?
В трубке шумно вздохнули:
- Пожалуйста, это очень важно! Вы можете доехать до поселка Радужный и забрать оттуда людей?
- Радужный – это где? И… что там случилось, почему так срочно?
- Это на южной стороне Розовых гор. Там с утра было несколько подземных толчков, а теперь проснулся вулкан. Будет сильное извержение! Все машины сейчас эвакуируют людей из городов, которые под склонами вулкана, там их много, а Радужный – маленький поселок, туда в последнюю очередь поедут… Могут не успеть! А вы к ним сейчас – ближе всех, понимаете?!
Он сразу все понял. И что сотрудница турфирмы говорит правду, и что он, разумеется, сейчас выскочит на улицу, заведет вездеход и поедет к этому маленькому поселку с дурацким названием спасать неизвестных ему людей. Хотя точно не успеет забрать их и доехать до какого-нибудь безопасного места прежде, чем над горизонтом вспыхнет маленькая коричневая «звездочка».
Он лишь уточнил по компьютеру дорогу до поселка и выбежал из дома. В небе низко над горизонтом висело золотисто-желтое светило, так похожее на земное Солнце, лишь чуть-чуть другого оттенка. Оно плавно опускалось все ниже и ниже, меняя цвет с золотого на оранжевый, а с оранжевого на алый. До наступления ночи и появления коричневого карлика оставалось чуть больше часа.
Коричневая полузвезда взошла, когда он был на полдороги к Радужному. Темно-бурые лучи схлестнулись с ярко-желтыми и перемешались с ними, окрасив все вокруг в ядовито-ржавый цвет. Это даже было довольно красиво, и у живописца мелькнула мысль, что такой пейзаж, написанный одними лишь оттенками рыже-коричневого, имел бы на Земле потрясающий успех. Но он тут же одернул себя – писать он больше не сможет. Ни рыжие, ни любые другие картины.
Излучения двух солнц, смешиваясь друг с другом, были крайне вредны для зрения – преломляясь в атмосфере Афины, они в первую очередь действовали на глазные колбочки, отвечающие за восприятие разных цветов. Затемненные стекла автомобилей и очков могли замедлить их действие, но полностью от излучения не защищали.
Уже подъезжая к поселку, он заметил, что оранжевые горы и ржавое море внизу стали менее яркими, чем казались вначале. Пока жители поселка, ругаясь и причитая, втискивались в кузов вездехода, он сидел в кабине с закрытыми глазами, но затем ему снова пришлось внимательно смотреть на вьющуюся перед ним змеей горную дорогу – он спрашивал пассажиров, не умеет ли еще кто-нибудь управлять вездеходом, но никто из них не решился сесть за руль. И он смотрел, ловко сворачивая на самых резких изгибах дороги, смотрел и видел, как с каждой минутой она утрачивает свою яркость, становится все более серой, все более бесцветной. И как таким же тусклым и бесцветным делается весь остальной мир.
Он успел увезти обитателей Радужного со склона горы за полчаса до того, как началось извержение вулкана. Бурая звезда к тому времени снова уползла обратно за горизонт, и спасенные им люди, всю дорогу сидевшие с зажмуренными глазами, могли смело любоваться далеким и уже не опасным для них огненным фонтаном. Для них он был ярко-алым с золотым отливом, для их спасителя – грязно-серым.
- Вы сильный, вы справитесь, - сказал ему врач на следующий день, а потом эти слова повторили еще несколько людей, с которыми он успел познакомиться на Афине. Это была очень удобная фраза: «Вы сильный» - и больше ничего говорить не нужно, формальности выполнены, можно забыть о сочувствии и снова думать о чем-нибудь более приятном и интересном. Не будет же собеседник возражать «Нет, я не сильный, я не могу сам с этим справиться!», как бы ему ни хотелось крикнуть именно это…
Он так и не понял, чего больше испугался в день отлета на Землю: что любимая девушка начнет его жалеть или что она тоже спокойно произнесет это страшное: «Ты сильный».
…Бесцветный с трудом заставил себя вернуться в реальность, привычно напомнив себе, что для него все закончилось не так уж плохо. Он мог испортить зрение гораздо сильнее, мог ослепнуть полностью и стать совершенно беспомощным человеком. А он вполне прилично все видит и даже может рисовать, пусть только черно-белые картины. Но утешение это по-прежнему было слишком слабым…