На крыльце лежала огромная задушенная крыса – трофей кота Малыша, который учитель поспешил выбросить в компостную яму. Дольше задерживаться во дворе было незачем, и Станислав вышел за калитку, по-прежнему нервно поглядывая по сторонам. После Ленинграда Кашлымов показался Камскому совсем крошечным и тихим городком, а темная стена леса, начинавшегося на окраине, создавала ощущение затерянности: словно бы Кашлымов, окруженный со всех сторон деревьями, остался один в целом мире, а все прочие города и поселки были сказкой, выдумкой его жителей. Побродив по разным улицам и выйдя на окраину города недалеко от своего нового дома, к опушке подступающего к нему леса, Станислав почти уверился, что ему повезет так же, как везло другим беглецам из «цивилизованного» мира, искавшим здесь убежища. Если никого из них, включая даже какого-то писателя, тут не нашли, то не найдут и никому не известного школьного учителя!
Упиваясь этим новым ощущением полной безопасности, молодой человек зашагал к возвышающемся перед ним вековым елям и соснам – возвращаться домой теперь, когда ему стало так хорошо, Станиславу страшно не хотелось. Он давно не был в лесу и прекрасно понимал, что легко может там заблудиться, но решил, что если пройдет совсем немного по одной из уходящих в чащу тропинок, с ним точно не случится ничего страшного. Главное, идти строго по одной тропке, никуда не сворачивая, а потом по ней же вернуться обратно.
Выбрав самую широкую из ближайших тропинок, по которой наверняка каждое лето гуляли целые толпы грибников, и запомнив, с какой стороны светит солнце, Камский углубился в лес. Отойдя всего на несколько шагов от опушки, он сразу ощутил, что воздух вокруг стал другим – более свежим, полным каких-то незнакомых, а вернее, знакомых из детства, но давно забытых запахов. Где-то защебетала птица, ей ответила другая, зашумели высоко над головой ветки раскачивающихся под ветром сосен… Тонкие лучики солнца пробивались сквозь густую листву и хвою, оставляя на темно-зеленой траве яркие, горячие блики.
Станислав не пытался искать грибы или ягоды, он просто гулял, глядя по сторонам и наслаждаясь непривычным для него, городского жителя, тишиной и природными красотами. В лесу стоял полумрак, на фоне которого то тут, то там выделялись яркие пятна: рыже-красные чаги на стволах деревьев, белоснежные цветы под ними, нежно-зеленые островки кислицы… Но главными оттенками этих мест были, конечно же, темно-зеленые. Листья и хвоя, трава и мох – все здесь было окрашено в самые разные варианты этого цвета, включая и самый темный, почти не отличимый от черного. Оттенки перетекали один в другой, переливались, и порой молодому человеку не сразу удавалось отличить, где заканчивается трава и начинается взбирающийся по стволу дерева мох, где хвоя старой пушистой ели сливается с листвой растущего рядом с ней такого же старого дуба… А ветер еще и шевелил ветки, заставлял листья и хвою двигаться, делая границу между ними еще более зыбкой, еще более расплывчатой, и у Стаса порой возникало ощущение, что вокруг него плещется тихое море, в котором не до конца смешались более светлые и более темные зеленые краски.
Поэтому когда на тропинке перед ним вдруг появилась еще одна человеческая фигура в такой же зеленой, словно неровно раскрашенной красками одежде, Камский не удивился – он воспринял ее, как продолжение лесного пейзажа. И лишь когда эта фигура приблизилась, и под ее ногами хрустнула лежавшая на земле ветка, Стас понял, что он не один в лесу: ему навстречу шла высокая молодая девушка.